Сергей Степанов - Догмат крови

— Ой, моченьки нет!

— Ты че, спятил? — прикрикнул конвойный. — Здесь чистая публика гуляет.

— Служивые, разрешите в сортир.

— Не положено!

— Не дойду, ей-ей, не дойду!

— Хрен с тобой, топай, только не вздумай фортикулы выкидывать, а то пристрелим, — предупредил старший конвойный.

Бразулю так хотелось разглядеть Рудзинского, что он не вытерпел и подошел поближе. Арестант выглядел лет на двадцать пять. Его можно было принять за мастерового, однако по каким-то неуловимым признакам журналист сразу определил, что перед ним человек из уголовного мира. Прежде всего его выдавали глаза, бегающие и цепкие. В следующую секунду арестант взглянул на Бразуля, и на его грубой физиономии мелькнула тень подозрения. Журналист поспешно отвернулся, но было уже поздно.

— Навроде отпустило маленько, — арестант поднялся с корточек и вместе с конвоирами скрылся в подъезде суда.

Караев, наблюдавший эту сцену из сортира, выскочил наружу и яростно зашептал:

— Зачэм хадыл… нэ там хадыл… — от гнева он растерял все русские слова и замахнулся кулаком. Журналист втянул голову в плечи, но Караев ограничился тем, что еще раз злобно прошептал:

— Зачэм, шакал, хадыл?

К ним подбежали Красовский и Махалин.

— Степан Иванович, ну как же вы! — убивался пристав. — Я же вас предупреждал, чтобы вы не маячили перед арестантом.

Махалин ничего не говорил, только укоризненно вздыхал. Журналист готов был провалиться сквозь землю. Пристав Красовский подвел неутешительный итог:

— Записку передать не удалось. Где вещи убитого, неизвестно. Борька, поверьте моему опыту, теперь насторожится, ксивы от Амзора не примет. Плис тоже навострит.

Бразуль кусал губы от досады. Неужели все так безнадежно и уже ничего не исправить? Может, получится уговорить Сингаевского написать другую записку? Караев, еще не отошедший от припадка ярости, пробурчал:

— Плис еще гаварыл, что надо пришить два шмары, которые подсевают.

— Да, да, — подхватил слова своего друга Сергей Махалин. — Плис упоминал о двух сестрах, которые стучат полиции. Ну, мы пойдем, неровен час нас самих арестуют. Эх, верное дело завалили!

Бразуль остался наедине с Красовским. Пристав что-то соображал, шевеля усиками в такт своим думам. Чтобы прервать тягостное молчание, журналист спросил:

— Э… две шмары, которых подозревает Плис. Вы их знаете?

— Знаю. Собирался вас с ними познакомить, да теперь боюсь, что вы опять напортите.

— Помилуйте, не век же мне извиняться. Неужели встать на колени?

— Ладно! Кто старое помянет, как говориться. Шмары — это сестры Дьяконовы. Они многое знают, но пока плетут о каких-то сновидениях. Так и быть, пойдемте. Наверняка застанем их в Долине Роз.

Долина Роз располагалась в Царском саду на высокой днепровской круче неподалеку от Софийской площади. Давным-давно в огромных оранжереях выращивали экзотические цветы, виноград и персики, а среди кустов были установлены статуи и фонтаны. Потом старые постройки обветшали, и Долина Роз была сдана в аренду садовнику Христиани, устроившему там увеселительное заведение Шато-де-Флер. Вечером клумбы сияли электричеством, гремел оркестр, а на террасе у выгнутой эстрады одинаковые, как черные жуки, господа во фраках увивались за яркими бабочками киевского полусвета. Днем сад выглядел совсем иначе, тихо и сонно; рестораны еще не открылись, по желтому песку аллей лениво прогуливались редкие посетители.

— Дьяконовы белошвейки, но в основном зарабатывают не сиденьем за швейной машинкой, а лежаньем на спине, — объяснял Красовский. — Здесь они фланируют в надежде подцепить клиентов. Ага, вот они! — Красовский нагнал двух девиц под одним зонтиком и крикнул. — Катенька! Ксенечка! Честь имею отрекомендовать: Степан Иванович. Мы с ним друзья, оба москвичи!

— Какие они интересный кавалер! — одна из девиц сразу же продела руку под локоть журналиста и привалилась к нему полным плечом.

Пристав, обняв Ксению за полную талию, ушел вместе с ней вперед по аллее. Бразуль остался наедине с Екатериной, трещавший без умолку.

— Я сёдни гарный сон бачила, шо наша хата сгорела. Проснулась среди ночи такая радостная! Пожар — это к счастью. Опять заснула, приснилось, шо в коровью лепешку ботинком вступила. Это к богатству. А в Москве, говорят, богато грошей! Мы здесь в Киеве бедные, все готовы в Москву податься. А вы простой приказчик али кумпаньон? От какой хвирмы торгуете?

— Галантерейщик, — ответил репортер и протянул нараспев запомнившиеся ему слова из чеховского рассказа о сердечных страданиях приказчика галантерейной лавки. — Стеклярусные кружева по тюлю черные и цветные — самая модная отделка.

Белошвейка закатила от смеха подведенные углем глаза.

— Ой уморили! И где сичас тюлю носят? Сичас платье шантеклер носют. Такая мода у образованном благородном обчестве.

— Где же вам доводилось наблюдать образованное и благородное общество?

— Да уж, представьте себе, доводилось. У Веры Владимировны, чиновницы, собираются дохтура и професоры. Ванька Рыжий, еще Бритый с дружками.

Бразуль усмехнулся, представив себе профессоров по кличке Рыжий и Бритый. Он с тонкой издевкой поинтересовался у белошвейки, какие развлечения в образованном обществе?

— Известно какие! — отвечала девица, не замечая иронии. — Плясали польку, разные песенки пели. Вера Владимировна даже роялю мает. Иной раз — вот умора! — веселые гости носом или ногами по клавишах наяривали… В почту играли, кто кому неприличность напишет. Только давненько мы у Веры Владимировны не были, — вздохнула белошвейка. — Обидела она нас. Раз пришли, а она даже в комнаты не допустила. Предупредила, шобы не ходили туда, там у хлопцев дела.

— Какие же дела?

— Много будете знать, скоро состаритесь. Ваш приятель тоже обо всем допытывает. Угощает нас с сестрой, а сам расспрашивает, расспрашивает. Хитрый! Ой, чего это он один, а где же Ксюха? — пробормотала Дьяконова, испуганно глядя на Красовского, появившегося из-за поворота.

Пристав решительным шагом подошел к парочке.

— Ну, вот что, Катя! — сказал он строгим тоном. — Сестру твою я отослал купить для себя чулки в подарок. А нам с тобой пора серьезно поговорить. Твоя сестра обмолвилась, что ты видела убийц Андрея Ющинского?

— Ой, мамо ридная, шо вы ко мне чипаетесь. Москальская пеня на мою голову. Ничегошеньки я не бачила.

— Видела, видела! Боишься сказать, потому что Чеберячка запугала тебя тем, что донесет о твоем незаконнорожденном ребенке, которого ты задушила и закопала в огороде.

Даже под толстым слоем румян, покрывавших щеки Дьяконовой, было видно, как она побледнела. Бразуль придерживал ее за локоть, боясь, что она упадет в обморок. Между тем Красовский напористо продолжал свой допрос: