Макс Коллинз - Сделка

– Во-первых, я ничего не знаю. Я всего лишь разговаривал с некоторыми людьми.

– Одним из которых был Фрэнк Нитти.

Черт!

Я сказал:

– Никто не сможет быть абсолютно уверен в этом.

– У федеральных агентов есть информация о том, что ты встречался с ним несколько раз в течение семи лет, включая ноябрь тридцать девятого года. В отеле «Бисмарк», кажется?

– Господи!

– Большое жюри хочет знать, о чем вы говорили во время этих встреч. Вспоминай, Нат. Вспоминай Сермака.

Я выпрямился и улыбнулся своему приятелю такой мрачной улыбкой, какой никогда не улыбался.

– А как насчет того, чтобы вспомнить Диллинджера? Как ФБР понравится, если я расскажу всем об убийстве Диллинджера? О том, как федералы помогали и подстрекали несчастных копов из Индианы арестовать, а затем, что хуже всего, застрелить не того человека? Если я расскажу все, что знаю, Гувер обгадит свои долбаные штаны!

Он деланно пожал плечами.

– Меня это не интересует. Гувера всегда переоценивают. А все, что меня интересует, – это правда.

– Элиот, пожалуйста. Ты же не наивный человек. И не притворяйся таким.

– Твои показания могут быть очень ценными. Ты – единственный человек, который не состоял в бандитской группе, часто лично встречался с Нитти. Твои показания будут правдивыми, не такими, что дали Биофф, Браун и Дин.

– Так эти три подсадные утки заговорили?

Он кивнул.

– Они молчали во время первого процесса, но когда стали известны довольно суровые приговоры и они поняли, насколько тюремная жизнь отличается от жизни в «Эль Мокамбо», их языки стали развязываться.

– В Голливуде они болтались в «Трокадеро», Элиот, но это неважно. Я не хочу вступать в игру.

Кто-то постучал в дверь, и я сказал:

– Открыто.

В комнату вошел Билл Друри.

Он не был крупным мужчиной, наверное, пяти футов девяти дюймов росту и весом около ста шестидесяти фунтов, но у него были широкие плечи, и он был очень энергичным: его физическая мощь подавляла. Друри повесил свое верблюжье пальто рядом с пальто Элиота и свой котелок тоже. На нем были надеты типичный модный костюм с черным жилетом в серую полоску, яркий красно-синий галстук и сверкающие начищенные ботинки. Билл был одет лучше всех честных полицейских, каких я когда-либо встречал.

И был одним из самых дружелюбных, если только вы не оказывались членом Компании. Он подошел к нам с широкой улыбкой, пожав руку сперва мне а затем Элиоту. Его темные волосы были зачесаны на лысеющей голове таким образом, чтобы казалось, что их больше, но на самом деле эффект был минимальным. Темные живые глаза были близко посажены по бокам выдающегося носа, под которым упрямая нижняя челюсть не могла скрыть намечающегося второго подбородка.

– Геллер, – весело сказало он, садясь рядом с Элиотом, – ты и вправду выглядишь как оживший мертвец.

– Ты, по крайней мере, честный человек, – проговорил я. – Но толстый и нарядный.

– Когда твоя жена работает, – сказал Билл, взмахнув рукой, – то почему бы и нет?

У меня не было против этого никаких доводов.

– Предполагаю, Элиот уже накачал тебя? – спросил он.

– Да, в некотором роде.

– Поскольку мы твои старые приятели, то нас попросили подготовить почву для федерального обвинителя. Они хотят, чтобы ты выступил свидетелем.

– Тогда, надо думать, они вызовут меня в суд.

– Они хотят, чтобы ты пришел по доброй воле.

– Ты не знаешь меня, лейтенант. Добровольно – это пока длится день.

– А дни все короче. Знаю, знаю. И я уже капитан.

– Серьезно? И как изменился мир с тех пор, как ты стал качаться на волнах удовольствия? Элиот повернулся к Биллу и сказал:

– У меня такое чувство, что мы навязываем Нату свою дружбу.

– Если это так, – сказал Билл мне искренне, – то я извиняюсь. Я думаю, ты знаешь, как Компания прижала все профсоюзы, а сейчас у нас наконец-то появилась возможность разделаться с мафией. Твои знания могут сыграть большую роль.

– Что-то я сомневаюсь, – проговорил я. – Мошенничество в ИАТСЕ должно быть наконец раскрыто. Мы говорим сейчас не только о мафиозном контроле над ИАТСЕ, но и над советами рабочих, в которые входит двадцать пять местных профсоюзов, двести тысяч членов – дворников, проходчиков, мойщиков машин. А кроме советов рабочих, существует еще профсоюз сантехников, служащих отелей, буфетчиков, водителей грузовиков, работников прачечных, торговцев...

– Я понял, Билл.

– Тогда помоги Большому жюри.

– Можно мне спросить кое-что? У вас обоих. Вы все время говорите о взяточничестве и мошенничестве в ИАТСЕ. Что это за взятки? Насколько я помню, существовал договор между руководителями кинобизнеса и преступным миром. С каких это пор страхование на случай забастовок называется взяточничеством?

Друри в конце концов разозлился.

– Не знаю, как это еще можно назвать. Я положил ноги на стол и откинулся на своем вертящемся кресле.

– Вот что я тебе скажу. Я буду свидетелем. Я буду надрываться, выкладывая все секреты о Нитти, которые мне известны. Я расскажу тебе и Большому жюри такие вещи, от которых волосы на твоей голове станут курчавее, чем в одном месте. Я расскажу Богу и людям все, что знаю, и получу, таким образом, гарантию на то, что я кончу на улице с пулей в голове.

Но начала разуверь меня в одном. Я хочу быть уверенным, что эти руководители кинобизнеса тоже получат обвинение – как Нитти и Компания.

Элиот замолчал, глядя в окно. Друри выпрямился на своем стуле, уверенный в своих принципах. – Я ничего об этом не знаю, – произнес он, – знаю лишь одно: это наш шанс покончить и с Нитти, и с Кампанья, и с Рикка, и со всей их братией. – На смену им в этом случае придет другая братия, и будут ли они лучше? О ком мы говорим: об Аккардо? Гианчана? Вот будет замечательно! Нитти, по крайней мере, свел кровопролитие к минимуму.

Друри покачал головой.

– Как ты можешь говорить что-то хорошее об этом чертовом сукином сыне?

– Нитти ничуть не хуже, чем все остальные ребята в его Компании, а может, черт возьми, и немного лучше. Я ведь помню Капоне, да и ты тоже, Билл.

– Нат, я в тебе разочаровываюсь.

– Я тебе уже сказал, что выступлю свидетелем. Я буду заливаться, как Нельсон Эдди, сидящий на раскаленных углях. Но я хочу на суде увидеть и Луи Б. Майера, и Джека Уорнера, и Джо Шенка, сидящих за решеткой по соседству с Нитти, Кампанья и Рикка.

– Шенк отбывал тюремное заключение.

– За неуплату налогов, и недолго.

Элиот мрачно взглянул на меня.

– Они ведь все равно могут прислать тебе повестку в суд, Нат. Ты же знаешь.

– Ты не слышал? Я устал от войны, у меня был шок, была амнезия, ты забыл? Спроси у медиков.

Элиот, глядя вниз, покачал головой. Билл был ошарашен.

– Билл, эти голливудские мерзавцы – Биофф, Браун и Дин – хотели выйти сухими из воды. А рабочие знали, что в их профсоюзе орудуют гангстеры, но считали, что те платят им какие-то дополнительные деньги, и поэтому смотрели на бандитов сквозь пальцы. Поэтому говорю вам: посадите их. Посадите всех.