Филип Керр - Реквием по Германии

Мужской голос с едва заметным венским акцентом поинтересовался, говорит ли он с герром Бернхардом Понтером. Услышав утвердительный ответ, мужчина сказал:

– Я друг фрейлейн Хартман. По ее словам, вы были очень добры и помогли ей вчера выкрутиться из неприятного положения.

– Она еще не совсем выкрутилась, – заметил я.

– Да, конечно. Я надеюсь, мы могли бы встретиться и обсудить это дело. Фрейлейн Хартман упомянула о двухстах долларах для этого русского капитана и о вашей готовности выступить в качестве посредника.

– Полагаю, я мог бы это сделать.

– В таком случае я хотел бы дать вам деньги для этого мерзавца и поблагодарить вас персонально.

Я был уверен, что это Кениг, но промолчал, чтобы не создалось впечатления, будто я жажду с ним познакомиться.

– Вы меня слышите?

– Где вы предлагаете встретиться? – неохотно спросил я.

– Вы знаете «Амалиенбад», на Ройманплац?

– Найду.

– Может быть, через час? В турецких банях?

– Хорошо. Но как я вас узнаю? Насколько я помню, вы не представились.

– Нет, не представился, – произнес он таинственно. – Но я буду насвистывать вот этот мотив. – И он стал насвистывать в трубку.

– Белла, белла, белла Мари, – сказал я, узнав мелодию, которая несколько месяцев назад звучала повсеместно с раздражающей назойливостью.

– Именно это, – подтвердил мужчина и повесил трубку.

Подобная конспирация на первый взгляд казалась странной, но я подумал, что если это Кениг, то у него имелись веские причины быть осторожным.

«Амалиенбад» находится в десятом округе, в русском секторе, значит, ехать туда нужно на шестьдесят седьмом трамвае, на юг вниз по Фаворитенштрассе. Это был рабочий квартал, с многочисленными старыми, грязными фабриками, но муниципальные бани на Ройманплац располагались в семиэтажном здании сравнительно недавней постройки – без преувеличения, пожалуй, самые большие и современные бани в Европе, как повествовала реклама.

Я заплатил за баню и полотенце и, раздевшись, пошел искать мужскую парилку. Она оказалась в дальнем конце плавательного бассейна, большого, как футбольное поле. Там всего несколько венцев, завернувшись в простыни, сгоняли вес, который так легко набрать в столице Австрии. Сквозь пар я услышал, как в дальнем углу комнаты, выложенной бурым кафелем, кто-то насвистывает, то останавливаясь, то начиная вновь, и направился на звук незамысловатого мотивчика, а подойдя ближе, подхватил его. Через мгновение я набрел на фигуру сидящего мужчины с совершенно белым телом и совершенно темным лицом, будто он специально покрасился как Джонсон, – ярчайшее свидетельство его недавнего отдыха в горах.

– Ненавижу этот мотив, – сказал он, – но фрейлейн Хартман постоянно его напевает, и мне ничего другого в голову не пришло. Герр Гюнтер?

Я кивнул настороженно, как будто пришел сюда с неохотой.

– Разрешите представиться. Меня зовут Кениг.

Мы пожали друг другу руки, и я уселся рядом с ним.

Он был хорошо сложен, но особенно впечатляли густые темные брови и большие пышные усы – они походили на зверька какого-то редкого вида куньих, который нашел на его губе прибежище от холодного северного климата. Этот маленький соболь, устроившийся надо ртом Кенига, дополнял общее печальное выражение лица, тоска сквозила и в его меланхоличных карих глазах. Беккер очень точно его описал, не хватало только маленькой собачки.

– Надеюсь, вам нравятся турецкие бани, герр Гюнтер?

– Да, когда они чистые.

– Тогда удачно, что я выбрал именно эту, – сказал он, – вместо «Дианабад». Конечно, «Диана» пострадала во время войны, но, кроме того, это местечко, кажется, привлекает гораздо больше неизлечимо больных и всяких других человеческих отбросов, чем может вместить. Они приходят из-за тамошних термальных бассейнов, однако туда окунаешься на свой страх и риск. Можешь нырнуть с экземой, а вынырнуть с сифилисом.

– Звучит не очень оптимистично.

– Полагаете, я чуть-чуть преувеличиваю? – улыбнулся Кениг. – Вы ведь не из Вены?

– Нет, я из Берлина. А в Вене бываю наездами.

– Как там Берлин? Слышал, что ситуация становится все хуже. Советская делегация вышла из Контрольной комиссии, да?

– Да, – сказал я, – скоро приехать туда или уехать оттуда можно будет только военно-воздушным транспортом.

Кениг что-то недовольно пробурчал и устало потер свою широкую волосатую грудь.

– Коммунисты... – вздохнул он. – Вот что получается, когда вступаешь с ними в сделку. Происшедшее в Ялте и Потсдаме – ужасно. Американцы позволили Иванам взять то, что им хотелось. Большая ошибка, которая влечет за собой другую войну.

– Сомневаюсь, есть ли у кого бы то ни было желание развязывать новую войну, – сказал я, повторяя ту же фразу, которую использовал в разговоре с Нойманом в Берлине. С моей стороны это была чисто автоматическая реакция, но я действительно именно так думал.

– Возможно, не сейчас. Но люди забывают уроки прошлого, и со временем, – он пожал плечами, – всякое может случиться. А пока мы продолжаем жить, заниматься бизнесом, делать все, от нас зависящее, для своего благополучия. – Какое-то время он ожесточенно чесал в затылке, затем сказал: – Каким бизнесом вы занимаетесь? Я спрашиваю только потому, что надеюсь как-то отплатить вам за помощь фрейлейн Хартман. Например, ввести вас в небольшое дельце.

Я покачал головой:

– В этом нет необходимости. Но если вам действительно хочется знать, то я занимаюсь импортом и экспортом. Буду откровенен с вами, герр Кениг, я помог ей потому, что мне понравился запах ее духов.

Он понимающе кивнул:

– Вполне естественно. Она очень мила. – Но постепенно восторг сменился недоумением. – А вам не кажется странным то, как вас обоих арестовали?

– Не могу отвечать за вашу подружку, герр Кениг, но в моем деле не обойтись без конкурентов, которым не терпится убрать меня с дороги. Я называю это – издержки оккупации.

– По мнению фрейлейн Хартман, вы с этой опасностью прекрасно справляетесь. Как я слышал, вы очень умело обошлись с тем русским капитаном. И еще ее поразило ваше отличное знание русского.

– Я был в плену, – честно признался я, – в России.

– Ну, это, конечно, все объясняет. Но скажите мне, вы действительно верите, что этот русский капитан говорил серьезно? Будто против фрейлейн Хартман выдвинуты обвинения?

– Боюсь, он говорил вполне серьезно.

– А вы не знаете случайно, откуда он мог получить подобную информацию?

– Не больше, чем знаю о том, откуда он взял мое имя. Возможно, кто-нибудь точит зуб на даму?

– Не могли бы вы узнать, кто именно? Я готов заплатить вам.

– Этим не занимаюсь, – отрезал я, покачав головой. – Скорее всего, был анонимный донос, просто так, чтобы досадить. Вы только зря потратите деньги. Если хотите знать мое мнение, то я бы посоветовал просто отдать ивану то, что он просит. Две сотни – не так уж много для того, чтобы фамилию вычеркнули из списков. Когда иваны решают не подпускать кобеля к сучке, то лучше без лишних неприятностей с ними рассчитаться.