Александр Арсаньев - Казна Наполеона

Я взгляда не смел от Кинрю отвести, как завороженный, а он невзначай добавил:

— Кажется, он служит в артиллерийском департаменте.

Неожиданно Кинрю резким движением оказался у двери и распахнул ее. Послышался топот ног где-то в конце коридора, но «шпиона» уже и след простыл.

— Превосходно, — раздраженно заметил Кинрю. — Нас еще и подслушивали. Не имение, а гадюшник, — констатировал он, закрывая дверь. — Не прочтете ли мне что-нибудь из вашей тетради? — заговорщически спросил Кинрю. Я даже не нашелся, что же ответить моему другу. Зачитывать вслух выдержки из моего дневника мне по-прежнему не хотелось.

— Да ладно! — Кинрю махнул рукой вместо своего обычного хлопка по плечу, видимо, сделал скидку на мое «боевое» ранение. — Я не в обиде, — добавил он. — Очень бы хотелось на этого Радевича взглянуть. Всегда желательно знать в лицо своего врага!

Я ожидал, что мой золотой дракон прочтет мне что-нибудь, подходящее по случаю, наизусть из своего родового кодекса, но на этот раз Кинрю удержался от цитирования.

— Ты прав, как всегда, — согласился я, — но, к сожалению, любезнейший Родион Михайлович не горит желанием с нами познакомиться!

— А чей портрет я видел в гостиной? — оживился Кинрю.

— Не знаю, — я пожал плечами, и это движение причинило мне жуткую боль. Выражение лица у Кинрю изменилось, видимо, он заметил, как страдальчески скорчились мои губы.

— Вам очень больно? — спросил он сочувственно.

— Терпимо. Но я и в самом деле не видел никакого портрета!

— Странно, — пробормотал Кинрю, о чем-то задумавшись. — А вы не могли бы послать за Варварой Николаевной?

Я усмехнулся:

— Мой золотой дракон истосковался по белокрылой горлице?

— Что же в этом удивительного? — невозмутимо спросил Кинрю.

Я признал, что в этом действительно не было ничего удивительного, настолько Варвара Николаевна была мила, и дернул сонетку, отдав приказание тотчас же появившемуся лакею сходить за супругой управляющего.

Спустя некоторое время в мою комнату опасливо постучалась Варвара Николаевна. В последние дни она выглядела испуганной и несчастной, подозревая мужа в ужасных преступлениях.

— Что случилось? — осведомилась она, безрезультатно пытаясь скрыть тревогу в дрожащем голосе.

— Господин Юкио Хацуми соскучился, — ответил я.

— Это вы приказали повесить в гостиной портрет господина Радевича? — спросил японец, чем по началу весьма меня удивил.

— Да, — кивнула Варвара Николаевна. — Ведь вы никогда его не видели. А прошлой ночью… Мне показалось. Ну, в общем, по-моему, я видела его экипаж у старой усадьбы, Демьян вместе с кучером грузил в него какие-то сундуки. А потом они уехали, остался только мой муж, и он меня заметил, -сказала она. — И еще… — Варвара николаевна колебалась: сказать или не сказать. — Это просто немыслимо! — она закрыла лицо руками. — Демьян намекал мне, что если я об этом проговорюсь, то, скорее всего, разделю судьбу графини Татьяны. Я спросила его, что сталось с Картышевой, и он ответил, — Варя запнулась. — Он сказал, что она мертва.

— Вам необходимо уехать отсюда и как можно быстрее, -сказал я серьезно. — Вы становитесь опасны и для Радевича, и для вашего мужа. Вы можете погибнуть.

— Но мне некуда ехать, — растерянно улыбнулась Варенька.

— Вы поедете с нами, — сказал я твердо. — Некоторое время, пока все не утрясется, поживете у моей кузины Божены Феликсовны.

— Нет, я не могу, — грустно ответила Варвара Николаевна. — Нехорошо это как-то, не по-человечески. Он же все-таки муж мне… И потом, я не уверена, что Демьян и Родион Михайлович причастны к убийству.

Я понял, что переубеждать ее совершенно бесполезно, она принадлежала к тем цельным личностям, которые действуют только в соответствии со своим твердыми принципами и хорошо обдуманными решениями. Но Варя еще ничего не решила, час ее еще не настал. Она оставила нас с Кинрю наедине, все же пообещав подумать.

Спустя некоторое время я вышел в коридор, чтобы воспользоваться случаем и рассмотреть лицо моего противника. Мой ангел-хранитель сопровождал меня неотступно, верный своему слову.

— А мое второе письмо будет отправлено по назначению? — заволновался я, неожиданно вспомнив, что забыл расспросить об этом Кинрю. — Что сказал оберкрмендант?

— Он сказал, что ваш адресат ныне находится в Петербурге, а вовсе не в Лондоне. И все же он пообещал отправить ему ваше послание с эстафетой, — ответил Кинрю, поддерживая меня под здоровую руку и приоткрывая дверь в гостиную.

— Если мы уедем отсюда как можно быстрее, то, скорее всего, сумеем еще застать моего англичанина в столице, и я смогу переговорить с ним лично. Здесь нам все равно теперь делать нечего. Радевич в имении теперь наверняка еще долго не появится. Он исполнил все что хотел: забрал часть сокровищ из усадьбы и улики уничтожил. Его теперь и след простыл! Что-то мне подсказывает, что теперь Родион Михайлович, скорее всего, в Лондоне объявится, в каком-нибудь из тамошних банков.

— А как же карта? Вы не хотите попробовать отыскать то, что осталось от сокровищ?! — изумился Кинрю.

— Я больше чем уверен, что их уже нет на месте. Радевич, подстрелив меня, выиграл время. Пока я здесь валялся больной, он их или забрал, или, по крайней мере, перепрятал, — объяснил я свое спокойствие на этот счет. — Но если желаешь, — я пожал плечами, снова скривившись от боли, — можем рискнуть.

Я, наконец, обратил внимание на стену, куда указывал Кинрю. Над камином красовался огромный портрет хозяина, на котором Радевич предстал во всем своем великолепии. Это был отлично сложенный, широкоплечий, довольно высокий светловолосый человек лет тридцати с приятным добродушным лицом, почти правильные черты которого прекрасно гармонировали между собою. Он улыбался тонкими, почти женскими губами и смотрел с портрета в тяжелой бронзовой раме мечтательным легким взглядом прозрачных светло-карих глаз.

— Красавец! — усмехнулся Кинрю.

— Да уж, — ответил я. — И богат к тому же. По всей вероятности, если мы ему не помешаем, вскорости станет первым светским львом в северной столице!

— И то! — снова усмехнулся Кинрю. — Особняк-то в Петербурге он уже приобрел. Вот только обстановку в нем мы немного попортили!

Я тоже заулыбался, как только вспомнил, что сталось с фарфоровым грифоном Радевича.

— Кто распорядился портрет повесить?! — от грозного голоса за своей спиной я едва не вздрогнул. — Извините, господа, но вы здесь уже, как у себя дома, командуете, -возмущался Демьян Ермолаевич, нахохлившись, словно взъерошенная курица.

— А мы не распоряжались, — развел руками Кинрю. Демьян Ермолаевич отступил на шаг, помрачнел. Кажется, и сам догадался, что глупость сморозил. Откуда нам вообще знать про портрет? Только вот Вареньку жалко. Понятно, что ее рук дело, больше некому!