Александр Арсаньев - Казна Наполеона

Я заключил, что Мира не иначе как поделилась с подругой частью содержимого своего ларца.

Милую Варенькину головку венчал одетый чуть набок берет с эгреткою сбоку, по последней парижской моде.

Я не смог удержаться от возгласа:

— Прелесть!

Кинрю молчал и не сводил с Вари влюбленных глаз. Я велел закладывать экипаж и сам отправился переодеваться. Однако чувствовал я себя по-прежнему дурно, и мое состояние ухудшалось, хотя и медленно, но верно.

Карета загремела по мостовой, Варя то и дело норовила высунуться наружу. В Петербурге она была впервые и ожидала от северного Вавилона чего-то необычного, сногшибательного и великого. Будто и не в Петербург она приехала, а на сам Олимп к небожителям. Я, однако, побаивался, как бы этот ее Олимп ей аидом не обернулся. Где-то теперь Радевич? И сколько в загробном мире душ, им загубленных?

В голове у меня зрела идея, в которой я и себе признаться не осмеливался. Пожалуй, лишь Варя и могла меня вновь вывести на Родиона Михайловича и помешать ему покинуть российские просторы. Правда не хотелось мне девушкой рисковать, мерзко от этого как-то делалось на душе. Не для того же я ее от чудовища Демьяна увез, чтобы здесь тотчас сунуть в лапы Радевича. Вон как она жизни радуется, светится вся от счастья. Поди позабыла уже и молитву свою, и прежнее свое отчаяние. Но, кажется, у меня не оставалось иного выхода. Я полагал необходимым обсудить свою идею с Кутузовым, если он, конечно, еще не утратил ко мне своего драгоценного доверия, на что, к сожалению, указывали некоторые веские обстоятельства. Тем не менее я собирался переговорить начистоту со своим мастером. Вдруг мне это только мерещится! Так или иначе, я должен был отчитаться перед Иваном Сергеевичем и собирался разыскать его в ближайшее время.

Карета остановилась у парадного подъезда на Гороховой улице, и я с удовольствием помог своей юной спутнице выйти из экипажа. Она куталась в кашмирскую шаль и поддерживала край платья. Весь ее вид говорил о жутком волнении, которое она испытывала.

Я сжал ее руку в белой перчатке, безмолвно обещая свою поддержку. Она кивнула мне в ответ, оповещая о том, что все понимает.

Божена проводила свой светский вечер в узком кругу ближайших друзей, расположившихся в уютной диванной, обставленной в персидском стиле роскошной комфортной мебелью, полы которой были застелены цветными коврами, в ворсе которых вполне можно было и утонуть.

Кузина расцвела в радушной улыбке, едва заметив меня. Я увидел, как зорко скользнула она глазами по Вареньке, старавшейся изо всех сил держаться с достоинством.

— Господа, — обратилась к присутствующим Божена. -Позвольте представить вам моего двоюродного брата Якова и нашу родственницу Варвару Николаевну Кострову, — она благосклонно кивнула ей, но тем не менее едко добавила:

— Дальнюю родственницу.

Но, к моему удивлению, Варенька не смутилась, ей было довольно и того, что она нашла все-таки на этой земле приют подальше от своего мужа. Мне снова стало ее пронзительно жаль и стыдно от того, что я собирался ее немилосердно использовать.

Божена была, как всегда, обворожительна, в масаке, струящейся по ее телу мареновым бархатом, с высокой античной прической из золотистых, сверкающих волос. Она шепнула мне на ухо:

— Она мила! Однако не хватает чего-то, эксцентричности, что ли? Впрочем, она мне нравится, — быстро проговорила кузина. — Я выполню твою просьбу и оставлю ее погостить у себя на неопределенное время.

Я в благодарность склонился перед сестрой и поцеловал ей руку.

— Какой нежный брат! — услышал я знакомый женский голос и обернулся в сторону особы, произнесшей эти слова. А Варенька в этот момент охнула, ухватившись за мой локоток, и зашептала: «Богородица дева, единственная Чистая…»

На меня во все глаза смотрела Нелли, вся задрапированная в фиалковые шелка.

«В цвет глазам, вероятно», — подумал я неожиданно.

— Добрый вечер, — растерянно приветствовала она меня. Рассмотрев ее, я заметил, что выглядела она неважно. Нелли похудела, спала с лица, под глазами легли темно-коричневые тени, а тонкий нос с изящно вырезанными ноздрями заострился.

Я поздоровался в ответ и перевел взгляд на Вареньку, которая справилась уже со своим волнением и тоже кивнула Нелли. Однако мне было над чем поразмыслить… Так, значит, они знакомы?

Я отвел свою протеже в сторонку, чтобы перемолвиться с ней словечком.

— Варвара Николаевна, как вы познакомились с Орловой? — спросил я, находясь в лихорадочном возбуждении. Грезилось мне, что я пребываю на пороге нового важного открытия, связанного с делом графини Картышевой и брошенной французской казной.

— Она тоже как-то приезжала в имение, — зашептала она.

— С Радевичем?

— С кем же еще! — воскликнула Варя, кажется, впадая в истерику. Я впервые видел ее такой и ущипнул за мизинчик, чтобы привести в чувство. А потом глубокомысленно заключил: «Значит, ничто женское нам не чуждо!»

— Они состояли с ним в близких отношениях?

Варя смутилась и пожала плечами.

— Кажется, — выдохнула она, краснея. — Родион Михайлович представил ее как свою дальнюю родственницу. Боже мой! — ужаснулась она. — И вы ведь меня тоже… Моя репутация погибла!

— Возьмите себя в руки! — строго велел я ей. — Я русский офицер, и честь женщины для меня дороже жизни!

— Хорошо, хорошо. Я постараюсь, — зашептала Варенька. — Но получается, что если Нелли связана с Радевичем, то она может ему обо мне проговориться, и мне бесполезно прятаться! Наши усилия тщетны, — печально вздохнула она.

— Это не обязательно должно быть так, — попробовал я ее утешить, хотя и сам признавал справедливость сказанных ею слов. — В доме у Божены вы в относительной безопасности, -добавил я, — так что будем надеяться на лучшее.

— Увы, но у меня просто не остается другого выхода, как вам довериться, — сказала она в ответ. — Я буду надеяться, что все обойдется. Я вернулся домой без Варвары Николаевны за полночь и попробовал бесшумно проскользнуть в кабинет, так как спать мне не хотелось, и я собирался сделать несколько записей в дневнике, а так же поразмышлять о дальнейших шагах, которые ради Варенькиной безопасности должны были быть в высшей степени продуманными.

Однако навощенный паркет показался мне особенно скользким, и я растянулся на полу, не дойдя до лестницы. Падая, я, кажется, перевернул несколько деревянных стульев, которые с грохотом покатились по полу, переполошив весь дом.

— Яков Андреевич! Что с вами? — вскричала вбежавшая Мира в кружевном пеньюаре, с заспанными глазами и огромной свечой в дрожащих руках, пламя которой создавало причудливые тени на стенах. — Я так и знала, — произнесла она с пафосом. Я только хотел спросить ее, что именно, как увидал, что по кипельно-белой рубашке струится кровь. Моя рана снова открылась. Будь проклят Радевич или — как его там? — Демьян!