Александр Арсаньев - Казна Наполеона

— Вы можете мне устроить встречу с человеком, который участвовал в этом деле лично? — осведомился я.

Иван Сергеевич наморщил лоб и задумался, застучав костяшками пальцев по колену. Просьба моя, как видно, пустяковой ему не показалась.

— Полагаю, что да, — наконец, выговорил он. — Я сообщу вам, как только что-то проясниться с этим вопросом.

Я понял, что в деле действительно участвовали чиновники высшего ранга.

Не успел еще Иван Сергеевич меня покинуть, как в дверь без стука влетела испуганная Мира. Ошеломленными глазами она уставилась на моего визитера и хрипло произнесла:

— Bonjour, — она даже и не пыталась скрывать своей антипатии к Кутузову.

Иван сергеевич поклонился в ответ, прижав руку к груди.

— Кто-то запер Лунева в его спальне! — воскликнула Мира. — Что же творится в этом доме? — ее черные глаза засверкали гневом, она и не сомневалась даже, кто был виновником происходящего.

— Сударыня, это только меры превентивной безопасности, — улыбнулся Кутузов.

— Ничего с Алешкой не случится, — успокоил я Миру, положив руку ей на плечо.

— Надеюсь, — жестко произнесла она. Я и не думал доныне, что Мира умеет разговаривать таким стальным голосом. Кто бы мог подумать, что она так будет за Лунева переживать.

Наконец Иван Сергеевич Кутузов распрощался со мной и покинул наш дом так же, как и появился, через потайную дверь в кабинете.

Тогда Мира сказала:

— Если бы я была христианкой, я бы перекрестилась!

Что и говорить, Кутузов иногда и мне напоминал Мефистофеля.

Не стану описывать, как бесновался Лунев, когда обрел, наконец, свободу, и чего мне стоило хотя бы немного его успокоить, а потом и самому успокоиться.

Но давайте вернемся к делу. Поразмыслив, я решил использовать Варю в качестве подсадной утки только в самом крайнем случае, если мне не удастся выследить Радевича на спектакле.

Однако моему плану, в котором фигурировала бы Варвара Николаевна, так и не суждено было осуществиться. Я намеревался отправить ее в гости к Радевичу, в его особняк, полагая, что привратник непременно доложит о ней Радевичу, как только тот соизволит объявиться. Варя оставила бы ему свой адрес и письмо, в котором уведомляла бы, что ей известно, где спрятаны деньги и драгоценности, и что она желает получить свою долю.

Тогда Родион Михайлович непременно бы предпринял попытку ее убрать, которая, как я надеялся, не без моей помощи не увенчалась бы успехом. Тем самым он выдал бы свое местонахождение, почувствовал бы, что земля горит у него под ногами и вывел бы нас на сокровища, желая их снова перепрятать в безопасное место, так как не мог бы находиться в полной уверенности, что Варвара Николаевна блефует. Хотя я допускал, что Радевич мог просто-напросто затаиться, лечь на дно и занять выжидательную позицию, но тем не менее намеревался рискнуть, при условии, конечно, что Варенька согласится.

Камердинер доложил, что прибежала запыхавшаяся горничная от кузины Божены. Я срочно велел ее впустить и спустился в гостиную в сопровождении Лешки, Кинрю и Миры, которая была вся на взводе и ни на минуту не хотела оствлять меня в одиночестве после визита Кутузова. Теперь у меня появился второй ангел-хранитель, мало мне было моего золотого дракона с его самурайским кодексом.

Девушка была в легком кисейном платье с завышенной талией, одетая явно не по погоде, но она дышала так, словно бежала со всех ног, и ей было жарко. Я узнал в ней горничную Зизевской, Машеньку, можно сказать, ее доверенное лицо.

— Что с Боженой Феликсовной?! — воскликнул я, полный дрных предчувствий. — Или Варя?

— Да, — выдохнула девушка и замолчала.

— Что да? — я тряхнул ее за плечи, так что у самого загорелась рана, запылала огнем.

— С Боженой Феликсовной все в порядке, — проговорила она, ничуть не обидевшись на мое грубое обращение. — Но вот Варвара Николаевна…

Машенька совсем вывела меня из терпения, я едва не простонал:

— Что с ней?

Кинрю впился в Машу своими узкими глазками, так и буравил ее насквозь, и все же, в отличие от меня, проявлял самообладание.

Маша перевела дух и выпалила:

— Ее пытались похитить!

— Как? — ужаснулась Мира и прслонилась к стене, чтобы не упасть. — Кто?

— Все-таки Нелли встречалась с Радевичем! — воскликнул я. — И проговорилась ему о Варе. Почему я не подумал об этом раньше?

— Кто же мог знать, что Радевич обнаглеет до такой степени, — пытался успокоить меня Кинрю.

— Вечером Варвара Николаевна гуляла по парку в сопровождении госпожи Божены. Но она отлучилась на минутку, и у самой ограды остановился какой-то экипаж, — рассказывала Маша. — Из него вышел страшный господин и вместе с кучером вошел в калитку. Варвара Николаевна и опомниться не успела, как они набросились на ее и попытались затащить в карету. Барыня закричала… — Маша сделала многозначительную паузу, отчего мне захотелось прямо-таки разорвать ее на части, и продолжила: — …но Варвару Николаевну спасла собака, королевский дог. Одного из разбойников он здорово покусал, у другого вырвал клок из одежды. Потом стали сбегаться люди, и лиходеи укатили в своем экипаже. Божена Феликсовна после этого Варвару Николаевну еле-еле успокоила. И все сокрушалась, что ей кашмирская шаль понадобилась так невовремя, а все для нее же и старалась, боялась, как бы не простудилась.

— Ясно, — у меня отлегло от сердца, значит ни моя кузина, ни Варя не пострадали. Я заметил, что Кинрю и даже Мира вздохнули облегченно. — Что велела передать Божена Феликсовна?

— Чтобы вы немедленно к ней явились, так как она за безопасность Варвары Николаевны больше не ручается, — ответила Маша, поправляя прическу, сооруженную из накладных волос на манер господской.

Я отпустил ее, наказав передать на словах Божене, что буду с минуты на минуту.

Итак, мой первый план сорвался, не пошлешь же теперь Варвару Николаевну к Радевичу, да она и не согласится, естественно. Оставалась последняя возможность выйти на Родиона в театре. Что Елена Николаевна с ним близка, сомнений у меня не осталось, а вот явится ли Радевич в оперу?

Погруженный в такие вот размышления, я собирался к кузине, после того как хлебнул луневской тинктуры и вытерпел перевязку, исполненную руками все того же целителя.

Златокудрая Цирцея встретила меня взволнованно, ее прекрасные глаза, обращенные на меня, лихорадочно блестели. В воздухе пахло вербеной, эфирным маслом пачули, цикорием, амброй и почему-то римскими свечами, которые при взрыве выкидывают снопы разноцветных огненных шариков. У меня создавалось впечатление, что я попал в покои Шехерезады.

— Такого скандала в моем доме еще не бывало! — заявила она, как только меня увидела.

— Разве это не в вашем духе, милая сестрица? — заулыбался я.