Эллис Питерс - Тень ворона

Хью воздержался от добавлений, что часть ответственности лежит на том, кто поставил Эйлиота, совершенно незнакомого, постороннего человека, на место пастыря, вручив ему власть над безгласной паствой, не имевшей права выбирать своего духовного водителя. Но Хью догадывался, что аббат и сам так думает с тех пор, как первые жалобы дошли до его ушей. Аббат Радульфус был не из тех, кто закрывает глаза на собственные ошибки или способен отмахнуться от ответственности.

— Вот что я могу сказать по этому поводу, — продолжил Хью. — Его рассказ про женщину, которая была там с Эйлиотом и которую тот ударил, соответствует истине. Вдова Хэммет сначала утверждала, что упала на скользком месте. Это была ложь. Удар был нанесен священником, и она сама призналась в этом брату Кадфаэлю, который ее перевязывал. И уж коли я упомянул Кадфаэля, то думаю, милорд, вам лучше всего позвать его сюда. После утренних событий мне еще не удалось с ним поговорить, но сдается мне, что он может кое-что добавить относительно этого дела. Когда я пришел на кладбище, брат Кадфаэль отсутствовал в рядах монахов, я поискал его глазами, но не смог найти. Он присоединился позже и вошел не с улицы, а со двора. Брат Кадфаэль не позволил бы себе отлучиться без важного повода. Если у него есть что сообщить мне, я не могу пренебречь этими сведениями.

— Очевидно, и я тоже, — сказал аббат Радульфус и потянулся за колокольчиком, который лежал у него на столе. На серебряный звон из прихожей явился секретарь. — Брат Виталис, не мог бы ты разыскать брата Кадфаэля и позвать его к нам?

После того, как за секретарем закрылась дверь, аббат некоторое время молча размышлял. Наконец снова заговорил:

— Я знаю, что отец Эйлиот был грубейшим образом обманут, что служит для него смягчающим обстоятельством. Но эта женщина — сколько мне известно, она ведь, кажется, не родня молодому человеку, который служил у нас, назвавшись Бенетом? Эта женщина беспорочно прослужила у отца Эйлиота целых три года, и единственный проступок ее заключался в укрывательстве этого юноши, — проступок, который она совершила под влиянием горячей привязанности. Я не собираюсь подвергать ее какому-либо наказанию. Она получит у нас спокойное пристанище, ибо я сам ее сюда привез. Если у нового священника не окажется матери или сестры и некому будет больше смотреть за его домом, то она сможет служить ему, как служила Эйлиоту, и я надеюсь, ей никогда ни за чем, кроме исповеди, не придется стоять перед ним на коленях, а он не получит повода поднимать на нее руку. Что же до юноши… — С этими словами Радульфус окинул Хью Берингара спокойным взглядом, полным снисходительного терпения, и, покачав головой, улыбнулся. — Помнится, мы отправили его к брату Кадфаэлю помогать в уходе за садом. Однажды я видел его там, когда он копал грядки. Он добросовестно трудился. Он был оруженосцем Фиц-Алана, но не погнушался взять в руки лопату, не стыдился простой работы. — Склонив голову набок, Радульфус посмотрел в лицо Хью Берингару: — Но может быть, вы узнали ?..

— Нет, я остерегался что-либо узнавать, — сказал Хью.

— Ну что ж! Я рад, что он не запятнал своих рук убийством. Я видел их до черноты перепачканными в земле, когда он выдергивал с грядок слишком разросшиеся сорняки, которые нельзя было просто выкопать, — сказал Радульфус с задумчивой, улыбкой, глядя через окно вдаль на серо-жемчужное небо. — Думаю, что у него все будет в порядке. Жаль, конечно, что в этой стране такие молодые люди, как он, сражаются друг против друга. Но по крайней мере, они сражаются открыто на поле боя, а не нападают украдкой в темноте.

Кадфаэль разложил на столе перед аббатом найденные после смерти Эйлиота остатки его вещей: эбеновый посох, потрепанную черную скуфью с ободранной тесьмой и клочок от нее, которого недоставало на месте.

— Синрик рассказал истинную правду, и вот тому вещественные доказательства. Только сегодня утром я при взгляде на ладони вдовы Хэммет догадался, как она получила царапины, которые я в тот день перевязывал. Она получила их не при падении — никакого падения не было. Рана на ее голове появилась от удара этим самым посохом, ибо я обнаружил зацепившиеся за серебряный ободок с иззубренным краем несколько ее седых и каштановых волос. Видите, как истончился истертый ободок, а по краям он потрескался и покрылся зазубринами.

Радульфус провел пальцами по потрескавшемуся, острому как бритва краю и мрачно кивнул:

— Понятно. Об этот же ободок она поцарапала руки. Синрик рассказал, что, когда Эйлиот замахнулся на нее во второй раз, она схватилась за посох, чтобы уберечься от нового удара.

— А он тянул изо всех сил и вырвал у нее посох себе на погибель, — докончил Хью.

— Очевидно, они стояли где-то рядом с мельницей, — сказал Кадфаэль, — так как Синрик находился от них в отдалении, там, где растут ивы. У срубленного ствола, что нависает над водой, я нашел сбоку несколько сломанных веток и этот обрывок растрепанной шерстяной тесьмы, который зацепился за пень. Оглушенный священник упал в воду — возможно, он был без сознания, — шапочка слетела с его головы, оставив на пне этот обрывок подобно тому, как за ободок посоха зацепились женские волосы. Посох вылетел у него из руки. Берег над обрывом покрыт кочками, на которых растут кустики травы, там немудрено было споткнуться, когда женщина выпустила посох, и он потерял равновесие. Он упал со всего размаху головой на пень. Давным-давно дерево кто-то срубил, оставив неровный край, и Эйлиот упал затылком на острый зубец. Вы видели рану, отец аббат. Шериф тоже ее видел.

— Видел, — ответил Радульфус. — А женщина бросилась бежать и не знала, что с ним случилось?

— Она сама не помнит, как очутилась дома. Всю ночь она в страхе ждала его возвращения, ожидая, что он выполнит свои угрозы и, выдав юношу, вернется, чтобы изобличить ее и выгнать из своего дома. Но он так и не вернулся.

— Можно ли было его спасти? — спросил аббат, равно сожалея как о возмущенной и озлобленной пастве, так и о погибшем пастыре.

— Не думаю, чтобы кто-то, как бы он ни старался, мог вытащить его в темноте из-под нависающего обрыва. Даже если бы он позвал кого-то на подмогу, отец Эйлиот утонул бы прежде, чем подоспела бы помощь.

— Боюсь, что я впадаю в грех, — вымолвил Радульфус с горькой улыбкой, которая затем превратилась в улыбку смирения, — но я нахожу эту мысль утешительной. По крайней мере, среди нас не оказалось убийцы.

— Кстати, о прегрешениях! — сказал Кадфаэль несколько позже, сидя с Хью Берингаром в сарайчике посреди травного сада, — Эти слова заставили и меня повнимательней заглянуть в себя, чтобы узнать, насколько чиста моя совесть. Я пользуюсь кое-какими привилегиями благодаря тому, что лечу людей, живущих за пределами монастыря, а также должен иногда навещать своего крестника. Однако мне не следовало бы пользоваться этим преимуществом в собственных целях, а я, начиная с рождества, несколько раз бессовестно воспользовался возможностью без спроса выходить за ворота. Отец аббат, бесспорно, знает, что я нынче утром без его разрешения покидал монастырь, но не сказал об этом ни слова.