Эллис Питерс - Святой вор

Как бы то ни было, он пришел к выводу, что Герлуин не больно-то симпатичен ему, хотя упорство, с которым тот проделал столь долгий путь пешком, и его решимость вновь наполнить казну Рамсейской обители и отстроить ее разрушенные стены, вызывали уважение. А вообще-то странную пару являли собой эти два странствующих брата из Болотного края. Субприор был мужчина крупный, высокий и широкоплечий, довольно плотный и скорее даже грузный, однако уже несколько обрюзгший. Его не в чем было упрекнуть, ибо, казалось, он сполна познал несчастья, выпавшие на долю жителей Болотного края в этот полный горя неурожайный год. Непокрытая голова Герлуина являла глазам бледную тонзуру, окаймленную темными и довольно густыми с редкой проседью волосами; строгие черты, впалые щеки, глубоко посаженные колючие глаза, прямой рот, постоянно поджатые в какой-то странной улыбке губы. Кадфаэль рассудил, что такая внешность обычно достигается годам к пятидесяти, проведенным по большей части под гнетом лишений и воздержания.

Если только внешность не обманывала, Герлуин не самый приятный попутчик в этом долгом пути. Второй же монах, брат Тутило, скромно стоял позади своего старшего брата, не пропуская ни единого слова. С виду брату Тутило было лет двадцать, а может, и меньше — стройный юноша, гибкий и легкий в движениях, но в застывшей позе — само спокойствие. Ростом он Герлуину по плечо, его макушку окружали густые каштановые кудри, которые, видимо, отросли за время пути. Когда Тутило с Герлуином отправятся обратно в Рамсей, эти кудри, наверное, коротко остригут, но теперь им мог бы позавидовать и нарисованный в служебнике ангел, хотя лицо юноши в ореоле волос никак нельзя назвать ангельским, если не считать того, что оно так и светилось набожностью. На первый взгляд красивый наивный юноша, с открытой, как и его глаза, душой, свежий и румяный, словно девушка. Однако, приглядевшись, можно было заметить, что эти детские краски украшают идеально овальное лицо с острыми и резкими чертами. Все очарование этого лица служило как бы прикрытием для некоего приструненного, но весьма озорного и опасного существа, притаившегося в засаде.

Тутило — странное имя для английского юноши, в котором явно не было ничего кельтского и нормандского. Вероятно, он получил его, когда дал обет послушания. Кадфаэль подумал, что надо бы ему поинтересоваться у брата Ансельма о значении этого имени, а также о том, где откопали его рамсейские монахи. Кадфаэль вновь обратил все свое внимание на то, что обсуждали аббат и посланец.

— Насколько я понимаю, — продолжал аббат Радульфус, — раз уж вы оказались в наших краях, вы захотите посетить и другие бенедиктинские обители. Если пожелаете, мы предоставим вам лошадей. Для путешествий пешком сейчас не самое подходящее время. Вода в реках поднялась, многие броды непроходимы, так что лучше ехать верхом. Мы сделаем все необходимые приготовления, договоримся с отцом Бонифацием о вашей проповеди, ибо именно он наставляет души в храме Креста господня, а также договоримся с шерифом, Хью Берингаром, и с городской купеческой гильдией. Если нужно что-либо еще, мы готовы служить вам, только попросите.

— Мы будем вам весьма признательны, если нам и впрямь удастся проделать часть пути верхом, — промолвил Герлуин и почти улыбнулся, насколько это позволяли его черты. — Ибо мы намерены добраться хотя бы до наших братьев в Вустере, а еще, может, в Эвесхэме и Першоре. Тогда нам будет удобно возвращаться через Шрусбери и мы вернем ваших лошадей. Наших-то разбойники увели всех до единой. Однако первым делом, если можно, нам бы хотелось поговорить с братом Сулиеном.

— Как вам угодно, — ответствовал аббат Радульфус. — Насколько я знаю, брату Кадфаэлю дорога туда знакома, равно как и все семейство лорда Лонгнера. Будет хорошо, если он вас туда и проводит.

— Брата Сулиена давно уже не величали так, — заметил Кадфаэль брату Ансельму, регенту церковного хора и библиотекарю, идя вместе с ним через двор. — И едва ли он теперь этому сильно обрадуется. Радульфус мог бы сказать об этом и сам, потому что знает его историю не хуже моего. Правда, если бы он и сказал, Герлуин, наверное, не стал бы прислушиваться. Для Сулиена теперь слово «брат» означает лишь его родного брата Эвдо. Как только их мать умрет, а это, они говорят, случится уже совсем скоро, Сулиен собирается поступить на службу в крепость, в гарнизон к Хью Берингару, поскольку неплохо владеет оружием. А женится он, наверное, еще раньше. И обратно в Рамсей ни за что не поедет.

— Раз уж рамсейский аббат отпустил парня домой, чтобы тот сам принял решение, то едва ли субприор станет слишком настаивать на его возвращении, — рассудительно заметил Ансельм. — Уговоры и просьбы тут не помогут, если юноша будет твердо стоять на своем. Герлуин должен понимать, что в данном случае ему остается рассчитывать лишь на более или менее приличное пожертвование, — сухо добавил он. — С паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Вот именно, — согласился Кадфаэль. — Так оно, наверное, и будет. Там ведь не один Сулиен сознает свой долг перед Рамсейской обителью. А как тебе понравился второй монах?

— Молодой, что ли? Фанатик, он весь так и светится. Небось его послали вместе с Герлуином, смягчать черствые сердца.

— Интересно, откуда у него это чужеземное имя?

— Тутило? Да уж, — согласился Ансельм, улыбнувшись. — Это имя ему дали не при крещении! Тут наверняка есть свои причины. Имя Тутило имеется в святцах, в марте, но мы не очень-то почитаем этого святого. Он был монахом и умер лет двести назад. Говорят, Тутило был большой мастер по части разных искусств — художник, поэт и музыкант. Может, у парня талант. Надо бы усадить его за наш орган и дать ноты. Интересно, что он может. Помнишь, у нас гостил один бродячий певец? Тот самый, что женился потом на служанке ювелира. Я еще чинил его ребек. Если юноша способен на большее, то он хотя бы отчасти оправдывает свое имя. Раз уж ты, Кадфаэль, едешь нынче проводником в Лонгнер, разузнай о нем побольше. Герлуин, наверное, будет по горло занят своим бывшим послушником. А ты тем временем приглядись к Тутило.

Путь в Лонгнер лежал на восток через Форгейт, затем тропа шла густым лесом, поднималась на невысокий поросший вереском холм, откуда открывался вид на вьющийся Северн. Вода стояла высоко, река набухла и несла обломанные сучья и клочья травы, смытой с берега сильным течением. Зима была мягкой, тихой и снежной. Теперь же талая вода залила пойму реки и наполняла всю долину звонко журчащими серебряными ручейками, бегущими среди травы. Короткая дорога за реку, выше по течению, оказалась закрытой, брод стал непроходимым, а островок, который и позволял в обычное время перейти реку вброд, оказался полностью затопленным. Зато оставался перевоз, и перевозчик исправно переправлял желающих через реку независимо от превратностей погоды, будь то буря, наводнение или штиль.