МАЙЛС ДЭВИС - АВТОБИОГРАФИЯ

И потом, меня доставала коммерческая сторона музыкальной индустрии — очень жесткая, бескомпромиссная и расистская. Мне не нравилось отношение ко мне в «Коламбии» и в джазовых клубах. На меня смотрели как на раба — они ведь дают тебе, черному, немного заработать. Своих белых звезд они превозносили как королей и королев, а я терпеть не мог всего этого, особенно потому, что они весь свой репертуар воровали у черных и во всем пытались нам подражать. Фирмы грамзаписи постоянно проталкивали свое белое дерьмо в ущерб черной музыке, при этом было прекрасно известно, что вся их музыка взята у черных. Но им было все равно. Единственное, в чем они были в то время заинтересованы, — это делать побольше бабок и держать так называемых черных звезд на музыкальных плантациях, чтобы их белые звезды могли нас обдирать. Все это только ухудшало мое физическое состояние, подрывало мою психику, и я просто выпал из игры.

Я выгодно инвестировал свои деньги, а «Коламбия» продолжала платить мне еще пару лет после моего ухода. Мы заключили контракт о том, что они могут оставить мое имя на лейбле, и это было здорово — мне постоянно капали деньги от авторских гонораров. В семидесятые я получил от «Коламбии» по контракту около миллиона за альбомы плюс авторские. Вдобавок я был знаком с несколькими богатыми белыми дамами, которые следили за пополнением моего кошелька. В эти четыре или пять лет, когда я был вне музыки, я по большей части сидел на кокаине (один раз накупил его на 500 долларов) и трахался с женщинами, которые соглашались заходить ко мне. И еще я употреблял таблетки — пекордан и секонал — и напивался пивом «Хайнекен» и коньяком.

В основном я нюхал кокаин, но иногда колол в ногу кокаин и героин, это называется «спидболом», от такой смеси погиб Джон Белуши. Я нечасто выбирался из дома, а когда выезжал, то в основном в ночные клубы в Гарлеме, где продолжал накачиваться наркотиками, в общем, жил как придется.

Уборкой в доме я вообще не занимался — не умею, никогда не приходилось. Дома об этом заботилась мать или Дороти, а позже отец держал горничную. Я всегда был опрятным в смысле личной гигиены, но остальное дерьмо так и не научился вычищать, да, откровенно говоря, мне это даже в голову не приходило. Оставшись один после ухода Франсис, Сисели, Бетти, Маргерит и Джеки, я нанимал горничных, но они у меня не задерживались, я ведь вел себя как настоящий псих. Им, наверное, страшно было оставаться со мной в одном доме. Они приходили время от времени, но тут же увольнялись — за мной невозможно было убрать. Дом был в жутком беспорядке, везде валялась одежда, в раковине полно грязной посуды, на полу разбросаны газеты и журналы, повсюду натыканы бутылки из-под пива и всякий другой мусор. Тараканье пиршество. Иногда мне удавалось на короткое время заполучить горничную либо одна из моих подружек вызывалась подубраться, но в основном дом был грязный, темный и мрачный, как темница. Мне-то было наплевать, я об этом даже не задумывался, кроме тех редких часов, когда был трезвым.

Я превратился в отшельника, почти не выходил. С внешним миром меня связывал в основном телевизор — он был постоянно включен — и газеты и журналы, которые я перелистывал. Иногда я получал информацию от немногих старых друзей, которые заглядывали посмотреть, все ли со мной в порядке, — Макса Роуча, Джека Де Джонетта, Джеки Бэттл, Эла Фостера, Гила Эванса (Гил и Эл заходили чаще других), Диззи Гиллеспи, Херби Хэнкока, Рона Картера, Тони Уильямса, Филли Джо Джонса, Ричарда Прайора и Сисели Тайсон. Они мне рассказывали все последние новости, но иногда я даже их не пускал к себе.

В этот период я снова сменил менеджеров. Нанял Марка Ротбаума, он некоторое время работал на моего бывшего менеджера Нила Решена, потом был менеджером Уилли Нельсона. С Джимом Роузом, моим гастрольным менеджером, мы продолжали общаться. При мне постоянно находился и исполнял все мои поручения один черный парнишка, по имени Эрик Энгельс, мы с ним познакомились через его мать. Эрик помогал мне скоротать годы моего молчания. Если, например, я ленился приготовить себе поесть и ни одна из моих подружек мне не сготовила, то Эрик мчался в «Селлар», заведение моего друга Говарда Джонсона, и брал там для меня жареного цыпленка. Было удобно всегда иметь под рукой Эрика, я ведь, бывало, по полгода и больше вообще не выходил.

Навещая меня, мои старые друзья приходили в ужас. Но ничего мне не говорили, потому что, как мне кажется, просто боялись, что я их тут же выставлю за дверь, что я бы и сделал. Через некоторое время музыканты перестали ко мне заходить, потому что я их по многу раз вообще не пускал. Им это дерьмо надоело, и они перестали ходить. Разговоры о том, что я крепко сижу на наркотиках, были абсолютно правдивыми: я действительно на них крепко сидел. Секс и наркотики заняли в моем сердце пустующее место музыки, и я самозабвенно предавался им круглые сутки.

У меня в тот период было столько женщин, что я многих из них вообще не помню, даже имен. Если бы я встретился с одной из них сегодня на улице, я наверняка бы ее и не узнал. Все они являлись на одну ночь, а на следующее утро уходили, вот и все дела. Остались в памяти как расплывчатые пятна. Уже под конец моего периода молчания в моей интимной жизни вновь появилась Сисели Тайсон, хотя она всегда оставалась моим другом, и мы время от времени виделись. Заходила навестить меня и Джеки Бэттл, но уже не как любовница, а как старая подруга.

Меня занимало то, что некоторые назвали бы извращением — ну знаешь, когда у тебя в постели не одна женщина. Иногда я наблюдал, как они ублажают друг друга. Мне это нравилось, не буду скрывать. Меня это возбуждало — а в то время я гонялся за любыми формами возбуждения.

Я понимаю: кто это прочтет, наверняка решит, что я ненавижу женщин, или что я сумасшедший, или и то и другое. Но я не ненавидел женщин, я их очень любил, может быть, даже слишком любил. Я любил быть с ними — до сих пор люблю — и делать то, о чем втайне мечтают многие мужчины — о том, что можно делать со многими красивыми женщинами. Для многих мужчин это мечта, просто какая-то фантазия, но у меня все это было в реальной жизни. Многие женщины тоже хотели бы заниматься этими вещами, как, например, быть в постели с несколькими красивыми мужиками — или женщинами — и делать все то, чему они тайно предаются в своих фантазиях. Я совершал то, что мне подсказывало воображение, исполнял свои самые сокровенные желания, вот и все. Это была моя частная жизнь, никому от этого вреда не было, и женщины, с которыми я проводил время, наслаждались так же или еще больше меня.

Я знаю, что все, о чем я здесь рассказываю, осуждается в такой консервативной в сексуальном отношении стране, как Соединенные Штаты. Я знаю, что многие будут считать меня грешником перед Богом. Но у меня другой взгляд. Я устроил себе праздник, и я совершенно не сожалею об этом. И нет у меня никакого груза на совести. Понятно, что все это было связано с моим пристрастием к кокаину — хороший кокаин повышает сексуальную энергию, ее нужно куда-то девать. Потом уже все это превратилось в обыденность и скуку, но только когда я сполна насладился.