МАЙЛС ДЭВИС - АВТОБИОГРАФИЯ

Многие считали, что я спятил или был близок к тому. Даже мои родные начали во мне сомневаться. Мои отношения с сыновьями — которые и так всегда оставляли желать лучшего — испортились в это время до предела, особенно с Грегори, который стал называть себя Рахманом. Он все время доставлял мне огорчения — то его арестовывали, то он попадал в другие переделки, и вообще он меня страшно достал. Я знаю, что он любил меня и хотел быть похожим на меня.

Одно время даже пытался играть па трубе, но так плохо, что было невозможно слушать, я ему кричал, чтобы он прекратил. Мы с ним всегда много ругались, и, конечно, я сам, наркоман, был для него плохим примером. Я прекрасно понимаю, что отец я никудышный, но это не мое, не для меня.

В 1978 году меня посадили в тюрьму за то, что я не обеспечиваю семью. На этот раз меня засадила туда Маргерит: я совсем не давал ей денег на Эрина. Мне пришлось выложить 10 тысяч долларов, чтобы выбраться из тюрьмы, с тех пор я старался исправно исполнять свой долг. В последние годы Эрин живет у меня и всюду со мной ездит, так что сейчас я веду себя по отношению к нему должным образом.

Когда у меня кончался кокаин, меня все начинало жутко раздражать, все действовало мне на нервы. И я не мог справиться с этим состоянием. За весь этот период я совсем не слушал музыку, ничего не читал. Вот мой образ жизни: я нюхал кокаин, уставал от него, мне начинало хотеться спать, я принимал таблетку снотворного. Но даже и тогда не мог уснуть, выходил из дома в четыре утра и бродил по улицам, как оборотень какой или Дракула. Заходил в ночной притон, нюхал там еще кокаину, потом мне надоедали все эти дураки, которые ошиваются в этих притонах. Тогда я уходил оттуда, приводил домой шлюху, нюхал еще кокаину, потом снова принимал снотворное.

Как личность я распадался. Во мне сидело четверо людей, я ведь Близнец, и так состою из двух человек. Два человека без кокаина и два с кокаином. Во мне было четыре личности, у двух из них была совесть, а у других двух ее не было. Когда я смотрелся в зеркало, я видел настоящее гребаное кино, фильм ужасов. В зеркале отражались все эти четыре лица. У меня все время были галлюцинации. Я видел несуществующие вещи, слышал несуществующие голоса. Еще бы, после четырех бессонных ночей на наркотиках и не такое может случиться.

Со мной в то время случались странные вещи, и столько, что не пересказать. Но я расскажу тебе парочку таких историй. Помню, однажды от кокаина и бессонницы на меня напала мания преследования. Я ехал в своем «феррари» по Вест-Энд-авеню и проезжал мимо полицейских в патрульной машине. Они меня знали — меня все знали в этом районе — и заговорили со мной. Когда я отъехал от них примерно на два квартала, со мной случился приступ паранойи: я решил, что они сговорились поймать меня и арестовать за наркотики.

Посмотрел в бардачок в двери и увидел белый порошок. Я никогда не выносил кокаин из дома. Была зима, шел снег, и просто немного снега попало внутрь машины. Но я-то этого не понял. Мне показалось, что меня хотят арестовать и для этого подбросили кокаин. Я запаниковал, остановил машину посреди улицы, забежал в какое-то здание на Вест-Энд-авеню, стал искать швейцара, но его там не было. Побежал к лифту, вошел в него, доехал до седьмого этажа и спрятался в комнате, где складывали барахло. Сидел там несколько часов, а мой «феррари» с ключами в дверце красовался на улице. Потом я пришел в чувство. Машина стояла там, где я ее и оставил.

Такой же случай произошел со мной и в другой раз, только в лифте оказалась женщина. Мне показалось, что я все еще в «феррари», и я говорю ей: «Сука, что ты делаешь в моей гребаной машине!» Потом я ударил ее и выбежал из здания. До чего же странные вещи совершаешь под влиянием наркотиков! Она вызвала полицию, меня арестовали и на несколько дней поместили в психушку в больнице Рузвельта, потом выпустили.

Одно время моим наркодилером была белая женщина, и иногда (когда некого было послать) я сам к ней ехал и забирал кокаин. Как-то у меня не оказалось денег, и я попросил ее немного подождать. Я всегда ей исправно платил и покупал много товара, но она мне отказала: «Нет денег, нет и кокаина, Майлс». Я попытался уговорить ее, но она не уступала. Потом вдруг позвонил швейцар и сказал, что к ней поднимается ее бойфренд. Я снова прошу у нее отсрочки, но она не соглашается. Тогда я просто ложусь на кровать и начинаю раздеваться. Я знаю, что ее бойфренду известна моя репутация бабника, что ему останется думать, если он увидит меня в ее постели? Ну, тут она начинает умолять меня уйти. Но я остаюсь лежать, держу в одной руке свой член, а вторую руку протягиваю за дозой, и при этом мне смешно, потому что я знаю, что она мне ее сейчас даст, и так оно и происходит. Когда я уходил, она проклинала меня всеми словами, а когда открылись двери лифта и ее бойфренд прошел мимо меня, он на меня еще так странно поглядел, будто спрашивая: «Этот нигер, кажется, был с моей леди?» Больше я к ней никогда не ходил. Но потом вся эта дерьмовая жизнь мне наскучила. Я устал от постоянного траханья. Когда все время сидишь на наркотиках, люди вокруг начинают тобой пользоваться. Я никогда не думал о смерти, хотя я слышал, что те, кто злоупотребляет кокаином, зацикливаются на смерти. Меня перестали навещать мои старые друзья, кроме Макса и Диззи, которые заходили иногда просто проверить, жив ли я еще. Потом я стал скучать по ним, по своим старым друзьям, вообще по старым добрым временам, по музыке, которую мы играли. В один прекрасный день я развесил по всему дому фото Птицы, Трейна, Диззи, Макса и других моих старых приятелей.

Примерно в 1978 году мне начал звонить и иногда заходил Джордж Батлер, он раньше работал в «Блю Ноут Рекордз», но к тому времени перешел в «Коламбию». А там после моего ухода произошло много перемен. Клайв Дэвис от них ушел. Управляющим стал Уолтер Етникофф, а Брюс Ландвэлл возглавил так называемый джазовый отдел. Там все еще оставались ветераны — Тео Масеро и некоторые другие. Когда Джордж сказал им, что хочет попробовать уговорить меня снова записаться, многие из них посмотрели на это как на дело безнадежное. Не поверили, что когда-нибудь я снова смогу играть. Но Джордж взялся за меня, хотя ему пришлось нелегко. Вначале мне было настолько наплевать на его слова, что он, наверное, тоже подумал, что все это бесполезно. Но, господи, как же он был настойчив и как обходительно он со мной обращался, когда заходил или говорил со мной по телефону. Иногда мы с ним просто молча сидели и смотрели телевизор.

Он не был похож на всех тех парней, которые окружали меня все эти годы. Джордж — консервативный человек, у него степень доктора музыки. Он парень академического плана, сдержанный, без напряга. Но он был черным и казался честным и по-настоящему любил ту музыку, что я играл в прошлом.