Дмитрий Лехович - Генерал Деникин

«Полное одиночество, летом, впрочем, собираются к нам гости. Хороший дом, деревенская глушь, приветливый народ. Жизнь дешевле, чем в Париже, раза в полтора. Это обстоятельство позволяет вздохнуть несколько свободнее. Высота - метров, кругом горы и снежные вершины, благорастворение воздухов и изобилие «подножного корма» - разнообразного, в зависимости от пояса и сезона… Сейчас на нашей высоте появляются первые дары - сморчки, приятные по вкусу и по воспоминаниям о прошлом и о северной русской природе. Вам должно быть понятно, что в нашей обстановке даже простейший русский укроп перестал быть только зеленью, а стал одним из целебных средств против ностальгии…

Первый раз в жизни пришлось провести Светлый праздник в одиночестве, без заутрени, без мистики пасхальных служб, обычаев и песнопений… Одна лишь Марина, назвав гостей - деревенских девочек, беззаботно веселилась».

Ностальгия, о которой писал Антон Иванович, преследовала повсюду, где бы он ни находился. Слишком он был русским человеком, без малейшей примеси космополитизма, и работа являлась единственным средством, отвлекавшим его от тягостных мыслей. Он много читал, многое передумал.

Гражданская война в Испании вызывала в нем живейший интерес, и вполне естественно, что симпатии его были на стороне генерала Франко. Он от души желал ему победы, но категорически был против участия бывших русских добровольцев в чужой гражданской войне. Многие из них обращались к нему за советом, и, отвечая им, Антон Иванович каждый раз подчеркивал свое отрицательное отношение к подобным проектам.

Несмотря на прошлые свои столкновения с представителями французского командования, генерал Деникин полюбил Францию с ее памятниками старины, живописно-разнообразной природой. Он полюбил тех простых жителей ее, с которыми ему постоянно приходилось встречаться в повседневной жизни. Но политика французского правительства, как и всякая политика, чуждая его кодексу солдатской чести, приводила Деникина в уныние. Он не мог мириться с мыслью, что жертвы, принесенные Россией во время первой мировой войны, позабыты, что из-за желания наладить отношения с Советским Союзом прошлая «национальная»Россия вычеркнута из памяти.

В мае 1937 года комитет (состоявший из видных русских эмигрантов) по сооружению памятника русским солдатам, павшим во Франции во время войны 1914-1918 годов (и посланных туда по настоянию французского правительства), просил Деникина быть почетным гостем и произнести речь при открытии памятника на кладбище. В речи он не скрывал своих чувств: «Сегодня открытием храма-памятника мы почтили тех русских воинов, что пали с честью на французском фронте. Они, эти павшие, - символ огромных жертв, принесенных Россией и старой русской армией во имя общего некогда дела. Бывшие наши союзники не должны забывать, что к 1917 году русская армия удерживала напор 187 вражеских дивизий, т. е. половину всех сил противников, действовавших на европейских и азиатских фронтах… Что даже в 1918 году, когда не стало русской армии, русский легион дрался здесь на французской земле до конца, похоронив на полях Шампани немало своих храбрецов… Не мы заключили Брест-Литовский мир… Это сделали другие… Мы не сомневаемся, что французская армия это понимает, но, когда в силу современных политических обстоятельств, эту быль стараются забыть или извратить, мы не можем не испытывать чувства горечи. Горечи за национальную Россию, горечи за уцелевших и выброшенных смутой на чужбину, горечи за павших в боях.

Спит мировая совесть. Пожелаем живым - увидеть ее пробуждение».

Об этом кладбище, позабытом бывшими союзниками, в мае 1960 года вспомнили приехавшие в Париж Никита Хрущев и Маршал Советского Союза (он же министр обороны) Родион Малиновский. Еще юношей Малиновский сам сражался в русском экспедиционном корпусе, посланном во Францию во время первой мировой войны. Вместе с Хрущевым он посетил кладбище и почтил память русских воинов, с честью павших далеко от родины.

После двенадцати лет молчания и почти отшельнической жизни А. И. Деникин, начиная с 1932 года, решил вмешаться в дела русской эмиграции. Причиной тому была угроза целостности России, надвигавшаяся на нее и с востока, и с запада. Гитлер не скрывал своих территориальных вожделений. Как и прежде, Деникин стоял вне политических группировок. Его призыв к единению эмигрантов не мог, конечно, увенчаться успехом. Но голос Деникина, настаивавшего на том, что национальные интересы России находятся в смертельной опасности, был все же многими услышан.

Касаясь этого вопроса, С. П. Мельгунов писал:

«Если допустить, что личные свойства Антона Ивановича делали его положение подчас трагическим в годы гражданской войны, то эти свойства перевоплощались в величайшее благо для русской общественности в дни нашего тяжелого эмигрантского бытия, когда от всех нас требовалось большое напряжение воли, дабы не пал дух.

Непоколебимая твердость и моральный авторитет бывшего вождя добровольцев служили как бы залогом нашей непримиримости к насилию, воцарившемуся на родине». К тому, что сказал Мельгунов, можно добавить: и непримиримости к внешним врагам России.

Начало второй мировой войны не было неожиданностью для Деникина, но он никак не ожидал, что предшествовать ей будет соглашение между Гитлером и Сталиным. «Кто первым нарушит договор?

Кто кому воткнет в спину нож?» - это было первой мыслью Антона Ивановича.

Другой неожиданностью явилось молниеносное крушение французского фронта в мае 1940 года. Но тут он понял, что, временно развязав себе руки на западе, Германия устремится на восток, уверовав, что быстро разобьет Красную армию, обезглавленную сталинской чисткой. К ней немцы приложили руку, сфабриковав документы, компрометировавшие советский командный состав.

Во второй половине мая 1940 года, когда разгром французской армии стал очевиден, хаос разложения и паника охватили Францию. Обыватели массами устремились на юг и на запад, подальше от театра военных действий.

Не желая оказаться под немцами, Деникин решил выбраться из Парижа. Местечко Мимизан, на Атлантическом побережье, к северу от Биарритца, было ему знакомо. Там в 1937 году провел он со своей семьей лето. Туда, в Мимизан, Деникины и решили направить свой путь.

В самом конце мая Деникины нагрузили мешками и чемоданами автомобиль и покинули Париж. Шофер со своей дочерью сидел впереди, трое Деникиных со старым котом, неразлучным другом семьи, и с разными мелкими вещами на коленях сидели сзади. Медленно и долго двигались они по запруженным дорогам на юго-запад. Было жарко, пыльно, голодно, хотелось пить. Все гостиницы оказались набиты беженцами, и только где-то в Шаранте, одна дама-француженка, узнав Деникина, пригласила его со спутниками заехать к себе в имение, пообедать и переночевать. Наконец добрались до Мимизан.