Далия Трускиновская - Кот и крысы

– Дальше!

– И я решил подкараулить, как он выходить станет, и за ним пойти. Думал - куда-нибудь да приведет, может, туда, где они по ночам играли и банк метали…

– Дуралей, - сказал Архаров. - С чего бы он днем туда отправился?

Степан вздохнул.

– Дальше, - не приказал, а вроде предложил Левушка.

– А дальше они вместе в карете выехали, князь и кавалер. И я следом за каретой побежал. Бегать-то я мастак… - ни словом не обмолвившись о том, как пытался использовать вместо прикрытия переодетого Сашу, продолжал Степан. - И карета не шибко катила, московские улицы - это вам не петербуржские, по бревнам скоро не ездят.

Архаров кивнул - он и сам не любил разъезжать по бревенчатым мостовым.

– И оказался ты у того дома, где велась игра, - помог Степану вернуться к повествованию Левушка. - Как же ты туда забрался?

– С заднего двора. Через забор перелез, на крышу сарая, потом по карнизу - в открытое окошко.

Архаров и Левушка в третий раз переглянулись.

– И что же ты надеялся там обнаружить? За каким бесом лез в окошко? - спросил Архаров.

– Так у меня же было с собой письмо для вашей милости. Я понял, что барин мой, царствие ему небесное, вызнал что-то такое, что впору в полицию «явочную» нести, а вот что вражда между князем и кавалером - поддельная, того он не знал. Я думал - коли чего проведаю, побегу в полицейскую контору, расскажу, к письму впридачу.

И Степан замолчал.

– Что ж тебя не пустило на Лубянку?

– Не мог уйти.

– Взаперти тебя не удержишь. Что помешало?

– Они там девицу взаперти держали…

– Ну?

– Барина моего невесту. Хотел ее оттуда вывести, не получилось. Она, видать, не ела, не пила, совсем ослабела, меня увидела - чувств лишилась. А каково бесчувственное тело по чужому дому таскать? Не вышло. Я с ней остался, думал - ночью, утром, хоть когда-нибудь смогу ее вынести. И все вас ждал - я же через девку на Лубянку бариново письмо послал. Ваша милость, как она?

– А ты не признаешь? - спросил Архаров, показывая на Сашу. - Вот так-то. Только кабы ты сразу на Лубянку побежал - лучше было бы.

– Не мог кавалера де Берни упустить, - хмуро отвечал Степан.

– Ты, братец, как в прибаутке про медведя, - заметил Архаров, усмехнувшись. - «Мужики, я медведя изловил! - Так тащи его сюда! - Не могу, он меня держит!»

За дверью засмеялись архаровцы.

– Я ход нашел, - сообщил Степан. - Вот она… он подтвердит. Они там на всякий случай ход в стене и под землей делали. Ремесло такое - того гляди, удирать придется. Я под землей прятался, еду ночью воровал.

– Что ж ты не ушел тем ходом? - удивился Архаров.

– Так они его не до конца дорыли. Когда я туда угодил, он еще был тупиком. Потом засуетились - когда поняли, что в доме чужой бывает. А когда я в кавалера де Берни стрелял… промахнулся, а переполоху наделал… ну, тогда уж засуетились, как ошпаренный муравейник. Стали госпожу Пухову перепрятывать. А потом уж вы появились. Я господина де Берни в лазу под землей перехватить старался, не вышло, кого-то другого подстрелил, а меня вон - ножом… Простите, коли что не так. И, ваша милость, под землей-то он по-русски ругался…

– Сразу следовало бечь на Лубянку, - строго сказал Архаров. - Тебя что, не приучили на службе приказы выполнять?

Степан промолчал.

– Николай Петрович, он действовал сообразно случаю, - вступился Шварц. - Приказы были действительны при жизни господина Фомина, а его смерть переменила обстоятельства. Ради того, чтобы изловить преступника, он нарушил приказ своего господина, ибо приказ был формальный, зато преступник - живой и весьма подвижный. Он же не мог знать, что написано в письме.

– Два ведь письма было? - вдруг вспомнил Левушка.

– Два, его сиятельству и господину Горелову, - подтвердил Степан.

– А второе где? - удивился Архаров.

Степан вздохнул.

– Ну, говори уж, чего там! - ободрил его Левушка, - На какую надобность ты его употребил?

За дверью раздалось сдержанное фырканье, которому ни Архаров, ни Левушка не придали большого значения: Левушка - по причине своего приятельства с архаровцами, а обер-полицмейстер - зная, что сейчас и порезвиться не грех.

– Сжег… - хмуро ответил Степан.

– Это для чего же? - чуть ли не хором спросили Архаров с Левушкой.

– В потемках оказался, свет был нужен…

Левушка ахнул.

– Николаша, так он же просто чудом то письмо, что тебе, не сжег!

– И не чудо, я прочитал, кому которое…

– Грамоте обучен? - уточнил Архаров.

– Барин мой учить изволили… все смеялись, что буду любовные билетики писать с моей-то плоской харей…

– А все-таки чудо, что денщик грамоте знает, - убежденно заявил Левушка. - Моего Спирьку хоть к Шварцу в нижний подвал посади - «аза» от «буки» не отличит.

– Степан Канзафаров, стало быть, - повторил, словно накрепко запоминая, Архаров. - Хорошо. Лежи и ни о чем не беспокойся. Сашка, нужно отписать в Санкт-Петербург, в полк - пусть там его пожитки соберут и сюда с ямщиками доставят. Подготовь письмо, я руку приложу.

– Я вернуться должен, - сказал Степан. - Я к полку приписан.

– Над этим башку не ломай.

Шварц молча кивнул.

С тем Архаров и вышел, совершенно не беспокоясь о том, что сразу же в комнату нахально проскользнули Федька с Демкой и встали у постели, несколько нагнувшись.

Они молча смотрели на бывшего денщика, словно бы прицениваясь, а он смотрел на них тревожно: этим двум что еще от него надобно? Опять же, странные архаровские слова…

– Братцы, как же это? - спросил их Степан. - Теперь, когда барина моего нет…

– А вот так! Был ты денщиком в Петербурге, станешь на Москве архаровцем! - воскликнул Федька. - Тимофей, Клаварош, Ивановы, Скес, Яман - все сюда! Нашего полку прибыло!

Вот и кончились два этих безумных дня.

У Архарова еще хватило задора велеть Никодимке собрать все новоприобретенное имущество Вельяминова - пудру, притирания и духи, а также зубной порошок и коробочку с мушками, - и отправить с Макаркой вслед за недорослем, туда, где он проживать изволит. А потом он пошел провожать Шварца и подождал вместе с ним, пока ему найдут извозчика.

– Домой, Карл Иванович? - спросил Архаров.

– Спать, а с утра - в Ивановскую обитель, - отвечал Шварц.

Архаров хотел было спросить - какого черта, да вспомнил. Салтычиха. Людоедка. Нечто, в воображнии Шварца являвшее образ справедливости…

– Все навещаешь?

– Навещаю.

– Есть же кому ее кормить!

– Есть, - согласился немец. - Да я так, постоять.

И ушел, а Архаров крепко и тяжко задумался.

Шварц не врал - он собирался именно постоять. Ничего более. Бессловесно и по возможности бесшумно. Надо полагать, инокини уже знали эту его причуду и не препятствовали.

Несомненно, Шварц и Салтычиха отродясь знакомы не были. Они и в чумное лето, когда Шварц спас Людоедку от голодной смерти, хорошо коли дюжиной слов обменялись. Какого же рожна черная душа совершает эти нелепые визиты?