Далия Трускиновская - Блудное художество

Сон одолел их - обоих разом…

Никодимкин потупленный взгляд при вопросе о фрыштике несколько смутил Архарова - да и кто не смутится, обнаружив, что спал прямо в камзоле, в чулках, при этом в полуспущенных штанах…

– Подай кофею с сухарями, - сказал Архаров, подумал и крикнул вслед камердинеру: - Еще пирога какого-нибудь прихвати!

Когда Никодимка ушел, Архаров снял наконец камзол и привел в порядок прочую одежду. Следовало бы вообще переодеться…

Он посмотрел на опустевшую постель. Что бы сие значило? Куда подевалась женщина? И для чего было ей убегать спозаранку?

Его мужской разум часто пасовал перед дамскими затеями. Да ту же Дуньку - порой отказывался понимать. Бегство Терезы было, в понимании Архарова, заурядной бабьей блажью, вроде Дунькиного отказа принять в подарок браслеты. Коли бы ей не понравилось - она бы хоть уклонилась от объятий, хоть попыталась высвободиться. Но она вела себя так же, как в сходных обстоятельствах Дунька, - самозабвенно. Уж это Архаров, имевший дело с дорогими и дешевыми девками, всегда мог отличить. Даже коли бы солгали уста - не могло солгать тело, а он ее тело почувствовал так, что полнее не бывает…

Примчалась, повисла у него на шее, позволила все - и исчезла…

Архаров велел позвать Меркурия Ивановича и осведомился, как вышло, что ночью по дому шастает женщина и беспрепятственно выходит, никем не задержанная.

– Разве это не господина Захарова мартона была? - удивился домоправитель.

До Архарова дошло - они же одного роста и несколько похожего телосложения, разве что Дунька чуть плотнее и округлости имеет более пышные. Немудрено, что особу в накидке с капюшоном опознали как Дуньку…

– Что нового? - спросил он у Меркурия Ивановича.

– В переулке у наших ворот тело подняли. С ножом в брюхе.

– Мать честная, Богородица лесная, и тут от них покою нет… Под носом у обер-полицмейстера друг дружку режут, - сказал сильно недовольный Архаров. - Что за тело, когда?

– Тело, ваша милость, монаху какому-то принадлежит. Подняли десятские вечером, как стемнело. При обходе обнаружили. Я чай, уж доставлено в мертвецкую.

– Время такое, что могли быть свидетели.

– Сегодня с утра, поди, уж ищут свидетелей. По всему выходит, что монаха закололи вскоре после того, как ваша милость домой вернуться изволила. До того наши бабы выходили в переулок - так никого не приметили. А потом уж десятские обход делали.

– Приятные новости ты мне к фрыштику припас, - проворчал Архаров. Тут явился Никодимка с подносом. Вместо одного заказанного пирога он принес их целую миску - поджаристых и жирных, с говядиной и с кашей. Очевидно, все же подслушивал под дверью и знал, что барину необходимо основательно подкрепиться. Архаров велел ему принести еще одну чашку, для Меркурия Ивановича, и впервые за долгое время поел с утра всласть.

Но странный это был фрыштик - Архаров то и дело, не донеся пирога до рта, усмехался.

Она пришла сама, пришла, когда он был уж свято убежден, что она покинула Москву и недосягаема навеки… Она поступила именно так, как он желал бы, - пришла и все позволила… и в этом было не то чтобы счастье, нет, что-то иное… впрочем, знал ли Архаров вкус счастья?…

Сдается, до сих пор - не знал.

Оказалось, что эта воздушная легкость души, эта умиротворенность ума и тела, чуть-чуть приправленные грустью оттого, что блаженство было и кончилось, ему совершенно незнакомы. И он удивленно исследовал сам себя, даже несколько пугая внезапными остановками и усмешками Меркурия Ивановича.

А уйти она могла по разным причинам.

Хотя бы из чувства неловкости и понятной женской стыдливости - примчалась сама, бросилась на шею, утром же ее одолело смущение. Но коли она в Москве - ее можно найти. Более того - она сама найдется. Она где-то поблизости. Она даст о себе знать… даст знак… записочку, что ли, пришлет, написанную по-французски, так что придется и эту литературу читать Сашке либо Клаварошу…

– Никодимка, где ты там? Прикажи экипаж закладывать, - сказал Архаров. - Меркурий Иванович, может статься, на дом письмецо принесут, так вели его тут же доставить в контору.

И искренне полагал, что сумел сделать свое лицо и свой голос деловито-равнодушными, как если бы письмецо было от приятеля-купца, сообщавшего, что привезены-де ему из Франции дорогие тонкие сукна модных тонов, так не угодно ли господину обер-полицмейстеру, чтоб прислать на дом сколько потребно на кафтан со штанами.

Съев два пирога, Архаров понял, что погорячился - они лягут в непривычном к утренним подвигам желудке неприятной тяжестью. Он допил кофей и встал. Следовало умываться, одеваться, чесать голову. Никодимка подал все свежее и особенно тщательно уложил архаровские букли. Рожа у камердинера была хитрая - возможно, он полагал, что днем барин встретится с незнакомкой, и от души хотел как-то его принарядить, сделать галантным кавалером.

И сподобился дармоед неслыханной награды - Архаров дважды хлопнул его по плечу.

Экипаж был подан к парадному крыльцу, Архаров вышел, вдохнул всей грудью и не смог сделать ни шагу - воздух показался ему изумительно свежим и вкусным. Мир внезапно похорошел, до такой степени похорошел, что даже думать не хотелось - а лишь дышать в полном оцепенении, и все тело соответствовало такому настроению, даже недовольный пирогами желудок - и тот затаился где-то, молчал, ничем своего недовольства не показывал.

Наконец обер-полицмейстер забрался в карету и покатил по Пречистенке к месту службы. Хотя туда ему совершенно не хотелось - праздник оказался весьма утомительным, а уж сколько шуров изловили архаровцы, так это уму непостижимо - казалось, со всей России сбежались эти подлецы на Ходынский луг. В шкафу у Шварца уже полки ломились от всевозможных дорогих побрякушек, отнятых у шуров, и еще предстояло все это добро вернуть хозяевам-растяпам.

Два праздничных дня были совершенно бесконечны.

После ночной суеты во чреве «Чесмы» Архаров, конечно же, не выспался. Они с Алеханом, прибыв на Пречистенку, сами расставили сервиз в столовой на большом столе и увидели, что он все еще неполон - если даже прибавить сухарницу, присланную Марфой и оставшуюся в чулане у Шварца, да ложки, найденные в доме Семена Елизарова, все равно недоставало золотого кофейника, одного из двух. Потом граф Орлов уехал, Архаров отправил спать Левушку, прилег было сам - но Никодимка поднял его ни свет ни заря и стал наряжать к большому приему. Для скорости в архаровскую спальню пришли Лопухин с Левушкой. Левушка тоже зевал во весь рот и норовил заснуть, пока ему загибали букли - высоко, открыв уши, по моде.

Новые туфли несколько жали и врезались в пятки - обер-полицмейстер старался лишнего шага не делать.