Дарья Донцова - Скелет из пробирки

Наверное, нет москвича, который не слышал бы о высотном здании на Котельнической набережной. Подавляюще огромный дом из светлого кирпича был возведен по приказу Сталина. Подобных ему сооружений в столице есть несколько. В одном, расположенном на Смоленской площади, находится Министерство иностранных дел, в другом, громоздящемся на Воробьевых горах, – Московский университет. А вот возле метро «Краснопресненская» и на Котельнической набережной в высотках жили простые москвичи. Впрочем, словечко «простые» я употребила тут зря. Роскошные квартиры с парящими на почти четырехметровой высоте потолками с лепниной получали совсем не простые люди, а те, кто принадлежал к творческой или партийной элите. Это сейчас всем стало понятно, что жить нужно в зеленом районе, а еще лучше в ближайшем Подмосковье, потому что Садовое кольцо и центр абсолютно лишены воздуха Но вплоть до середины восьмидесятых годов высотки считались крайне престижным местом обитания В гулком подъезде, по размеру смахивающем на конюшню, восседала лифтерша: полная пожилая дама с аккуратно уложенными седыми волосами.

– Вы к кому? – сурово поинтересовалась она. Мне стало смешно. Неужели жильцы полагают, что тучная особа, давно справившая шестидесятилетие, способна остановить грабителя?

– Меня ждет вдова Вениамина Михайловича Листова, художника.

– Проходите, – консьержка потеряла к посетительнице всякий интерес – Простите, я забыла номер квартиры – Сорок пять, – буркнула бабуся и уткнулась в книгу. Радуясь собственной предприимчивости, я вошла в лифт и с трудом сдержала возглас восхищения. Кабина выглядела как музейный экспонат: вся из красного дерева, на одной стене огромное зеркало, около другой – скамеечка, обтянутая слегка вытертым красным бархатом. Такой лифт я видела впервые, и он произвел на меня сногсшибательное впечатление.

Дверь сорок пятой квартиры распахнулась сразу. На пороге стояла пожилая дама, такая же седовласая и тучная, как лифтерша. Но на этом сходство заканчивалось. У консьержки были злые глаза, сурово поджатые губы, а в мочках ушей покачивались небольшие сережки стоимостью в триста рублей. Женщина из сорок пятой квартиры смотрела на мир широко открытыми голубыми очами, а на ее лице застыло выражение легкой растерянности, любопытства и испуга. Так смотрит ребенок, потерявшийся в многолюдном магазине. И уши ее украшали подвески в тяжелой золотой оправе, набитой бриллиантами.

– Вы ко мне? – слегка задыхаясь, спросила хозяйка.

– Разрешите представиться, – затараторила я, – Виола, журналист, сотрудничаю в различных изданиях, на данном этапе получила задание от «Вокруг имен» Вот посмотрите, какой красивый журнальчик.

Дама машинально взяла глянцевый ежемесячник, только что приобретенный мною в киоске, и недоумевающе поинтересовалась – Но зачем я вам понадобилась?

– Ищу вдову Вениамина Михайловича Листова – Это я, Ирина Глебовна.

– Очень приятно, ваш муж был гениальный художник Мы хотим напечатать статью о его жизни и творчестве Ирина Глебовна покраснела от удовольствия – Что же мы стоим на пороге? Проходите скорей, сейчас покажу все – фотографии, письма, картины О таком человеке, как Вениамин Михайлович, мало писать статью, его жизнь – материал для большой книги, трагической, полной удивительных событий и совпадений Стоит лишь вспомнить историю нашего с ним знакомства.

Продолжая безостановочно болтать, она провела меня в большую комнату, в которой было тесно от антикварной мебели Одних диванов, обитых темно-синим шелком, стояло тут целых четыре штуки, а еще овальный стол, накрытый кружевной скатертью, двенадцать стульев, парочка буфетов, пуфики, этажерочки, какие-то непонятные, слишком изогнутые кресла с одним подлокотником. С потолка свисала люстра с синими хрустальными висюльками, а стен не было видно из-за картин в тяжелых бронзовых рамах – Перед вами работы Вениамина Михайловича, – торжественно заявила Ирина Глебовна, – вернее, малая их толика, самые дорогие сердцу, любимые. Муж не продавал те полотна, которые являлись для него знаковыми. В творчестве Вениамина Михайловича выделялось несколько периодов…

– Как у Пикассо, – некстати влезла я, – розовый, голубой.

Ирина Глебовна мгновенно нахмурилась.

– Пикассо! Более чем посредственный рисовальщик, разрекламированный средствами массовой информации. Уж простите меня, дорогая, не о вас, конечно, речь, но в массе своей журналисты безграмотны, недоучки, урвавшие куски знаний. Один заявил. «Пикассо – гений», другие разнесли по свету А народ что? Народ поверил. Но я-то хорошо понимаю, что Пикассо в подметки не годился Вениамину Михайловичу! Он не испытал и сотой части страданий, выпавшей на долю Листова, а художника, пардон за банальность, лепит горе, а не радость. Детство мой муж провел в провинции в Польше. Эта часть территории была присоединена к Советской России лишь в тридцать девятом году Так что Вениамин Михайлович не был с младых ногтей отравлен коммунистической пропагандой. Он родился в семнадцатом .

Я попыталась сосредоточиться. Вообще говоря, меня интересует не жизнь, а смерть Листова Интересно, когда Ирина Глебовна доберется до наших дней? Вон как она далеко начала, с семнадцатого года Когда началась Отечественная война, Листову исполнилось двадцать четыре. Никакого восторга от того, что он теперь живет в России, юноша не испытывал. Советская власть ему решительно не нравилась, и защищать ее он не собирался. Вениамин постарался спрятаться, когда объявили всеобщую мобилизацию. Впрочем, ему не пришлось долго сидеть в подвале, потому что немецкие войска, раздавив слабо сопротивляющегося противника, почти без боя взяли родной городок Листова.

Население встречало фашистов с цветами и объятиями. В городе жили в основном поляки и западные украинцы, они ненавидели Советы, сочли фашистов за своих освободителей. Но уже через месяц положение коренным образом изменилось, потому что гитлеровцы установили везде свой Ordnung . Для начала переписали евреев, а потом без долгих церемоний расстреляли их всех, закопав тела в ров, выдали оставшимся жителям аусвайсы <���Аусвайс – удостоверение личности>, ввели комендантский час, а тех, кто его нарушал, убивали на месте.

Затем большую часть молодежи погрузили в товарные вагоны и повезли в Германию. Вениамин был еще очень молод и по-щенячьи доверчив, как, впрочем, и остальные юноши и девушки, попавшиеся на удочку пропаганды. Никто их не ловил и не запихивал прикладами в товарняк. Едва вышедшие из детского возраста, они сами явились на вокзал. До этого немецкие власти провели, как сейчас бы сказали, рекламную кампанию. По городу разбросали листовки. «Мы пришли навсегда, – гласил текст, – Германии нужны молодые специалисты. Предлагаем вам хорошую работу, достойный заработок и отличные перспективы. Те, кто желают стать другом Германии и потрудиться ради ее победы, должны собраться на вокзальной площади в девять утра. При себе иметь документы, деньги и одно место ручной клади не более пяти килограммов веса».