Дарья Донцова - Любовь-морковь и третий лишний

Варвара Михайловна сунула блокнот в стол и сердито хлопнула ящиком.

– Когда Альбина скончалась, я совестью мучиться стала. Ведь нас некое подобие дружбы связывало, хоть Ожешко в душу к себе никого и не пускала, но со мной вела себя не столь холодно, как с остальными.

Да, последние годы она окончательно замкнулась в своем одиночестве и ни с кем общаться не желала, я на нее даже немного обиделась и решила: так – значит, так, никогда к людям я не навязывалась. Только мне бы понять: заболела Альбина, умом тронулась, да и неудивительно, сколько несчастий перенести, троих детей похоронить. Странно, как она вообще жива после всех испытаний осталась. В общем, виновата я перед ней, следовало хоть изредка ее навещать, убеждаться, что соседка жива. А то умерла в одиночестве и лежала долго непогребенной!

Ощущая свою вину перед Ожешко, Варвара Михайловна решила, что та должна иметь приличную могилу, с памятником, а не быть зарытой в общей яме вместе с десятком бомжей. Поэтому Варвара стала предпринимать активные действия. Она собрала с жителей дома сумму на гроб, на последнюю одежду, отпевание и поминки. Потом встал вопрос: кто придет на кладбище. Жильцы не пожадничали, когда Варвара ходила по квартирам и просила пожертвование, не отказал никто, но в крематорий народ ехать не хотел категорически.

– Какого хрена мне рабочий день терять из-за бабки, которую я и не видел практически? – грубо, но честно высказался Рюмин из сорок пятой квартиры.

И остальные были того же мнения, рубли отсчитывали, но время тратить не желали.

Варвара Михайловна поняла, что рискует оказаться единственной провожающей, и в полном отчаянии позвонила бывшей няньке.

Настя спокойно выслушала активную общественницу и отрезала:

– И не надейтесь.

– Почему? – удивилась Варвара Михайловна. – Вы столько лет провели вместе, или ты больна?

– Здоровее вас, – рявкнула Настя, – и помоложе между прочим! Просто не желаю об Альбине Фелицатовне вспоминать, умерла она, и до свиданья.

– Боже, как ты жестока! – вырвалось у Варвары. – Ведь Альбина сейчас у престола господнего.

– Будет вам богомолку из себя корчить, – весьма грубо оборвала Настя старуху, – она, скорей всего, у сатаны в помощницах сейчас, уголек в костры подсыпает, глядит, чтобы несчастные грешники мучились посильнее.

– Настя!!!

– Что?

– Как ты можешь даже произносить такое!

Бывшая нянька засмеялась:

– Да уж, умела Альбина Фелицатовна нужное впечатление произвести, этакой мышкой-норушкой выглядела. Только я-то про нее все знала и помогала ей, не за бесплатно, конечно. И ведь понимала, обманет она меня, как всех, не выполнит обещание, не получу я ее квартиру.., эх, да ладно! Повезло ей со мной, молчу до сих пор, хотя теперь и развязать язык можно, найти их всех… Но не стану!

– Кого найти? – ошарашенно спросила Варвара Михайловна.

– Хотя все равно ничего они не получат, – дудела свое Настя, – но.., я не хочу, не буду, да и не доказать ничего. Черт им с Евгением судья. Я ничего знать не желаю. Небось муж с женой после смерти встретились и на пару дьяволу прислуживают. Она, наверное, за старое принялась.

– За что принялась? – окончательно растерялась Варвара.

И тут Настя начала смеяться, испуганная Варвара Михайловна терпеливо ждала, пока нянька перестанет веселиться. Наконец та остановилась.

– Думаете, вы про всех все знали? – воскликнула она. – Ходили, вынюхивали, выспрашивали, ан нет!

То, что мне известно, вашим никогда не станет. В доме такие дела творились! А вы и не слыхивали о них, в ерунде копались! В общем, пошла вон!

Из трубки полетели гудки. Варвара Михайловна застыла у аппарата, так ее еще никто не обижал.

Отзвуки обиды слышались в голосе пожилой дамы даже сейчас, спустя не один день после того неприятного разговора.

– Жива Настя, – поджимала губы Варвара Михайловна, – в прежней квартире обитает грубиянка.

Вот ведь странность, вроде коренная москвичка, а хамка.

Я села в машину и стала искать невесть куда завалившийся мобильный. Однако Варвара Михайловна странный человек, ну почему она решила, что тот, кто родился в Москве, на голову выше тех, кто приехал в столицу на работу или учебу? Откуда столь пренебрежительное отношение к людям и пещерный снобизм?

Постоянная столичная прописка отнюдь не является гарантией замечательных душевных качеств ее обладателя. И потом, если поковыряться в родословной тех, кто появился на свет в районе, допустим, Арбата, Черемушек или Ленинского проспекта, то, скорей всего, мы обнаружим дедушек-бабушек, приехавших в город в начале двадцатого века торговать рыбой или пшеном из каких-нибудь сельских мест. Кстати, вспомним Ломоносова, который притопал в Москву бог весть откуда почти босым и основал потом столичный университет.

Пальцы наткнулись на аппарат, с тех пор как технический прогресс пошел по пути миниатюризации мобильников, я стала тратить больше времени на обнаружение телефона, вечно он заваливается невесть куда. Правда, эта модель, похожая на диктофон, лучше остальных.

– Алло, – прозвенел высокий голос, – говорите.

Тут только я сообразила, что отчество пожилой дамы мне неизвестно.

– Будьте любезны Никифорову Анастасию.

– Это я.

– Извините, как вас величать по батюшке.

– Андреевна.

– Анастасия Андреевна, ваш телефон подсказала мне Варвара Михайловна, помните такую?

– Э.., ну в общем…

– Мне очень надо с вами встретиться! Срочно!

Прямо сейчас! Дело не терпит отлагательства! Умоляю, не откажите! – закричала я в трубку.

На удивление звонким сопрано бывшая няня ответила:

– Только не нервничайте, я могу принять вас дома, если не боитесь заразы, простудилась я, кашель, насморк.

– Это совершенная ерунда! Уже несусь! Буду через час.

– Ладно, – чихнула в трубку Анастасия Андреевна.

Сгорая от неперпения, я вела себя так, словно сидела за рулем крутой дорогушей иномарки, а не дышащих на ладан «Жигулей»: мигала фарами, нажимала на клаксон и пару раз объехала пробку по встречной полосе.

Здание, в котором проживала Настя, оказалось мрачным, угрюмым, очень похожим на то, в котором вековала век Альбина Фелицатовна, только находились пенаты няни в районе метро «Новослободская».

Дверь мне открыла симпатичная женщина в ярко-красном спортивном костюме, нос и рот ее были прикрыты марлевой маской.

– Здрасти, – выпалила я, – Евлампия Романова от Варвары Михайловны.

Женщина кивнула.

– Тапочки надевайте и проходите сюда.

Вздрагивая от нетерпения, я переобулась в резиновые шлепки и поторопилась за «спортсменкой».

Меня провели в кухню, но неожиданно посадили не за большой круглый, накрытый клеенкой стол, а предложили устроиться около чего-то, отдаленно напоминавшего барную стойку.