Нина Стожкова - Санаторий имени Ленина

– Не понимаю, о чем вы? – искренне удивилась Жанна.

– Все очень просто, детка. Твой Воронов опять загулял. Причем в этот раз основательно.

– Все, что происходит в нашей семье, никого из посторонних не касается, – сказала Жанна, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно тверже. – Всего хорошего, Анастасия, и до свидания.

– Ладно, не веришь – загляни в смартфон. Высылаю фотку твоего Котофея с новой Зайчуткой. Говорят, он трахал ее прямо у вас дома, когда ты уезжала с сыновьями на каникулы. Надеюсь, ты как профессионал сможешь определить, что это не фотошоп?

– Откуда вам все это известно? – тихо спросила Жанна. Она не прервала неприятный разговор, поскольку последняя фраза ее просто ошеломила.

– Неужели ты полагаешь, что твой Котик не нажил за столько лет в бизнесе себе лютых врагов? – усмехнулась Настя. – Враги были счастливы слить эти фотки в СМИ. В общем, подумай над этим, как говорится, «пердимоноклем». Кстати, Жанчик, зацени: за мою инсайдерскую информацию я с тебя денег не возьму. Ну-ну, не молчи, нее застывай, как соляной столб, лучше подумай о том, чем ты ответишь твоему кобелю. Месть, Жанночка, это такое блюдо, которое надо подавать холодным. Чао, детка!

Через секунду в смартфоне Жанны появилось несколько цветных фотографий. Вот ее муж Петр держит за тощую задницу какую-то юную блондинку с почти что детским личиком. Разновозрастная парочка селфится на фоне Эйфелевой башни и выглядит неприлично счастливой. Вот они же плывут на кораблике по Сене. А вот они позируют уже на фоне стеклянной пирамиды у входа в Лувр.

«Сволочь, повез ее по нашим местам, – подумала Жанна и почувствовала, как в груди поднимается волна гнева. – Хоть бы на пароходе по Сене в память о нашем знакомстве эту сопливую бл@ть не катал!».

Жанна набрала в поисковике имя мужа: «Петр Воронов». На экране смартфона появилось множество фотографий той самой блондинки во всей ее красе. Жанна прочитала подпись под фотографиями:

«Знакомьтесь: Катя Кукушкина, новая пассия любвеобильного Петра Воронова, владельца и главного редактора «Столичного сплетника».

«Выходит, народная мудрость права: жена всегда узнает о похождениях мужа последней», – с тоской подумала Жанна. Она встала, подошла к двери и заперла ее на ключ, чтобы наконец дать волю слезам.

Лина лихорадочно соображала, где лучше всего, как бы невзначай, встретиться с Жанной, чтобы та не отказалась ответить на несколько вопросов. Сыщице довелось повидать немало подобных дамочек, и она понимала: эти «железные леди» откровенничают лишь в своем кругу, вход в который начинается с миллиарда долларов. Другие люди для подобных особ в бывшей стране победившего пролетариата – плебс и «широкие народные массы». Впрочем, есть одно место, где все равны, и куда должна в ближайшее время отправиться Жанна. Это Введенское кладбище. СМИ уже пестрели сообщениями о том, что похороны Алексея Артюхова пройдут через пять дней как раз там, на Введенском кладбище, где упокоились его родители. К этому времени будут получены результаты судебно-криминалистической экспертизы, тело усопшего доставлено в Москву, и редакция наконец сможет организовать достойные похороны корреспондента, «безвременно ушедшего из жизни во время выполнения ответственного редакционного задания».

Введенское кладбище, которое в народе с незапамятных времен называли «немецким», всегда поражало Лину своим стилистическим единством. Это место казалось буквально созданным для готических романов Башмачкова. Краснокирпичные стены, высокие ворота с изящными башенками, темные, заросшие мхом памятники с цитатами из Библии, выбитыми острым готическим шрифтом. Кирха, в которой в девяностые возобновились лютеранские службы, памятник французам, погибшим в войне 1812 года, легенды про блаженных и юродивых, круглый год проживавших в склепе возле часовни, памятники работы Веры Мухиной и Коненкова, могила тюремного врача Гааза, облегчившего участь многих узников в позапрошлом веке… Одним словом, Введенское кладбище разительно отличалось от обычных московских погостов. Там, в Лефортово, поначалу хоронили только жителей Немецкой слободы, приехавших в Москву по приглашению Петра I и отдавших Богу душу на чужбине, затем немецких земляков Екатерины Великой, ну, а к концу XIX столетия стали предавать земле вообще всех инородцев – не только немцев, но и французов, и англичан, и даже датчан с голландцами. В двадцатом веке, когда большевики, захватив власть, отменили религию, на Введенском стали хоронить москвичей всех национальностей – и русских, и евреев, и грузин с армянами – в общем, всех не перечислишь. Кладбище было закрыто для новых захоронений еще до Второй мировой, поэтому в наше время место для новопреставленного москвича там можно получить либо по большому блату и за большие деньги, либо если на Введенском уже были преданы земле близкие родственники. Вряд ли уместно говорить про Алексея Артюхова, что ему «повезло», но его родители как раз-таки упокоились вечным сном на Введенском, и место для его захоронения было получено без проблем.

В назначенный день Лина и Башмачков появились на центральной аллее Введенского кладбища. Узнать номер участка они не успели, но надеялись, что похоронная процессия обязательно пройдет мимо, и им удастся незаметно последовать за ней.

Лина и Башмачков отступили от центральной аллеи немного вглубь и стали терпеливо ждать, ежась и пританцовывая от холода. Чутье их не обмануло. Вскоре на аллее появилась многолюдная траурная процессия. За гробом шли люди, с любопытством поглядывая по сторонам, словно собирали материал для очередного репортажа. Короче говоря, в участниках скорбной процессии легко угадывались журналисты.

В первом ряду выделялась высокая стройная блондинка с букетом темно-бордовых роз. Дама была в приталенном черном костюме с белой блузкой, в черных туфельках на низких каблуках, однако ее голову покрывал не траурный платок, а изящная черная шляпка с маленькой вуалью. Лина не сразу узнала в незнакомке Жанну Воронову. Однако дама выглядела столь изысканно и дорого, что вскоре все сомнения отпали: это была она. За Жанной шло много молодых людей, еще не привыкших к подобным печальным церемониям и постоянно одергивавших своих товарищей, чьи громкие голоса диссонировали с миром вечного покоя и тишины. Молодежь явно чувствовала себя не в своей тарелке и старалась громкими разговорами и черным юмором скрасить экзистенциальный ужас от осознания конечности любой жизни.

Лина и Башмачков подошли к процессии чуть ближе, но решили не приближаться к яме за чугунной оградой. Они дождались, когда панихида закончилась, над могилой вырос аккуратный песчаный холмик, усыпанный живыми цветами, а на нем кладбищенские рабочие установили несколько венков. Только тогда Лина и Башмачков подошли к Жанне. Она неприветливо взглянула на незнакомцев и молча, почти бегом, направилась к выходу.