Дарья Донцова - Пиявка голубых кровей [litres]

Кирилл вновь отлично справился с заданием. Он смог отучить жену от наркотических препаратов, они развелись, фальшивый зять получил хорошие деньги. И вот сейчас этот супруг-надзиратель поведет в загс дочь Губарева, будет ее опекать.

– Я глубоко уважаю Михаила Львовича, всегда восхищалась его умом, рада щедрости, которую он в отношении меня проявляет, – воскликнула Бобанова, – но простите, он придумал нечто невообразимо глупое.

– Почему? – коротко осведомился Андрей.

– Отдать юную девушку развратному прощелыге! – от души высказалась Бобанова.

Адвокат решил залить костер негодования Ксении холодной водой логики.

– Вы неправильно меня поняли. Мужчина прекрасный муж, он актер по жизни, изобразит что угодно. Умен, интеллигентен, хорош собой, вытерпит любые капризы и эмоциональные всплески Веры, потому что она – его работа, немалая зарплата, кусок хлеба с толстым слоем икры. Положа руку на сердце, скажите, ей можно разрешить жить одной?

Бобанова притихла. Она, конечно же, знала, по какой причине Вера очутилась в интернате. И характер воспитанницы психолог отлично изучила. Вера плаксива, капризна, бесконечно эгоистична, ленива. Ни учиться, ни заниматься спортом не желает. Ее приходится заставлять даже умываться. Если ее не теребить, она проведет весь день в постели, перекатываясь с боку на бок. У Веры есть лишь одно любимое занятие. Она обожает прикидываться больной, подогревает градусник, симулирует тошноту, рвоту. Через некоторое время после приезда в интернат у нее начались головокружения, воспитанница падала в обморок, затем появились припадки, похожие на эпилептические. Обследования, которые Вера проходила одно за другим, не показывали ничего страшного, а подопечной Ксении делалось все хуже. А потом к Бобановой пришла местная медсестра и сказала, что кто-то ворует со склада медикаменты. Вор поступает хитро, он не уносит всю коробку, а вынимает по одному блистеру. В коробке может лежать по восемь-десять упаковок таблеток в фольге. Если стянуть одну, то никто и не заметит. И правда, некоторое время ни доктор, ни средний медперсонал не замечали, что в интернате завелся разбойник. А воспитанники разные, среди них есть и те, кто принимает лекарства от серьезных заболеваний, и ребята-наркоманы. Пилюли на руки никому не выдают. Дети приходят в кабинет и там в присутствии человека в белом халате глотают препараты. И не важно, прописали им аспирин от простуды, средство, снимающее ломку, или препарат от эпилепсии. Никакие лекарства на руки не выдают. И вот медсестра Алена наконец-то обнаружила недостачу.

– Может, Вера ворует медикаменты, – предположила Алена, – и пьет их? Поэтому ни один специалист не может установить диагноз?

– Но как она попадает на склад? – изумилась Ксения. – У нас повсюду камеры!

– Я тоже сначала недоумевала, – кивнула Алена, – а потом сообразила, пошли.

Ксения отправилась вместе с медсестрой в местную душевую. При спальнях воспитанников нет санузлов, да и понятно почему. Моются ребята в банном коридоре, там много кабинок, внутри которых камер нет. Зато они есть в коридоре, охрана видит, кто, когда пошел заниматься водными процедурами. Строем умываться никого не водят, но ребята находятся под неусыпным контролем.

Алена подвела Ксению к самой последней кабинке и спросила:

– Знаете, что там?

– Ничего, – пожала плечами психолог, – душа нет, стоит только шкаф с ведрами, тряпками.

Медсестра усмехнулась и открыла дверь.

– Я же говорила, там только шкаф, – повторила Бобанова.

– Который элементарно можно отодвинуть, – хмыкнула Алена и быстро сдвинула гардероб.

– Дверь в стене! – ахнула Ксения.

Спутница толкнула створку.

– Пожалуйте на склад! Берите что хотите.

Психолог схватилась за голову.

– Боже! Как же так! Незаперто! Там лекарства! А у нас есть те, кто избавляется от наркозависимости!

Алена развела руками.

– А вот так! Со стороны склада дверь закрыта стеллажом, но он легко отодвигается. Я-то голову сломала, как вор к медикаментам подбирается, потом увидела на полу царапины и поняла, что стеллаж двигали. Ну и нашла дверь.

Ксения кинулась к директору интерната. Они вместе обыскали спальню Губаревой, подняли матрас на кровати и нашли под ним несколько коробок с лекарствами. Затеялось выяснение и после долгого отрицания очевидного вранья, слез, криков: «Мне плохо, я умираю», Вера призналась:

– Пью таблетки. Случайно нашла ход на склад.

– Зачем? – искренне удивилась Ксения. – Они же делают тебя больной.

– Да, – прошептала девочка, – но тогда меня все жалеют, заботятся, я становлюсь особенной, не такой, как все.

Бобанова склонила голову к плечу.

– Вам ясно?

– Да, – кивнула я.

– А теперь догадайтесь, что я испытала, когда увидела жениха воспитанницы и это оказался мой племянник?

– Наверное, вам стало не по себе, – предположила я.

– Не по себе, – повторила Ксения, – не те слова. Молния в темечко ударила. Так вот лучше. Кирилл, правда, тоже радости не демонстрировал. Мы с ним сухо поздоровались, друг другу на шею не бросились, сделали вид, что не знакомы. Андрей представил Габузова Вере, объяснил, что он теперь ее надзиратель, а для всех – муж. Все мы расстались. Я вскоре получила нового воспитанника, довела его до аттестата, потом ушла в обычную платную гимназию. Устала от проблемных подростков. Они из меня всю энергию выкачали.

– Значит, Вениамин не родной сын Кирилла? – уточнила я.

– Нет. Елена не помнила имя мужчины, от которого родила. С Лесей та же история.

Я решила уточнить:

– Получается, что у Вениамина нет родни?

– Не могу ответить точно на ваш вопрос, – сказала Бобанова, – вполне возможно, что у подростка есть бабушка-дедушка по отцовской линии.

– Но найти их невозможно, так как мать не сообщила Вене имя биологического отца, а сама умерла, – пробормотала я.

– Именно так, – согласилась Ксения, – Вениамин, слава богу, не моя родня. Но даже если у Кирилла появятся дети, я никогда не пущу их ни в свою квартиру, ни в душу, ни в жизнь. Хватит! Господина Габузова для меня нет! А в отношении Веры… Никто не знает, что у нее на уме. В те годы, когда я занималась ее воспитанием, девочка была хитрой, эгоистичной, патологически жаждала внимания, заботы, добавьте к этому истеричность, позерство, лень, манеру перекладывать ответственность за свои неудачи на чужие плечи. Если она получала по математике очередной неуд, то объясняла всегда это непонятным текстом задания, невкусным завтраком, неудобным стулом, кривым столом, духотой в классе… Ну и так далее. Признаний: «Я просто зевала на уроке, не слушала педагога, не выполняла домашние задания» – Вера никогда не делала. Чтобы вызвать к себе сочувствие, она гениально симулировала разные недуги, у которых нет ярко выраженной клинической картины. Вначале она пару раз пыталась прикинуться простуженной. Но быстро скумекала: насморка нет, кашля тоже, глаза не красные. И стала хитрее. «Мигрень у меня», «Я задыхаюсь, когда меня ругают», «Тошнит ужасно», «Ноги подкашиваются». Актриса первоклассная, могла мигом зарыдать, слезы потоком лить. Жестокая. Ей нравилось ущипнуть человека за больное место. Среди учителей была Лидия, она страдала какой-то проблемой со щитовидкой, педагог выглядела не просто худой или тощей. Лида от скелета почти не отличалась, страстно хотела поправиться. Носила широкие плиссированные юбки, мешковатые кофты, пыталась прибавить себе объема. Вера не упускала случая ей сказать: «Лидия Андреевна! У вас такое красивое платье! Отлично сидит. Завидую вам всегда! Вы такая худенькая, любую одежду носить можете. Я прямо слон рядом с вами!» Вроде похвалила, а на самом деле в самую болевую точку гвоздем ткнула.