Ирина Потанина - Пособие для начинающих шантажистов [litres]

– А где машина? Ты же говорил: «Я за тобой заеду! Я к тебе приеду!» – тоном дамы, не ведающей, как выглядят поезда в метро, поинтересовалась я.

– Заеду – относилось к общественному транспорту. А ночью я приехал на такси, – сухо ответил Жорик.

– Ах, такие расходы… Я тебе что-то должна? – ехидно поинтересовалась я.

– Хочешь, компенсируй стоимость такси. Не откажусь, – несмотря на серьезность тона, глаза охранника откровенно смеялись.

Было бы красиво вытащить сейчас из набитого бумажника несколько крупных купюр, вложить их в руки охранника и пожелать, чтобы он «ни в чем себе не отказывал». Но здравый смысл оказался сильнее.

– Виктория компенсирует, – сдала свои позиции я. – Она обещала оплачивать текущие расходы.

– Катя, у тебя невыносимый характер! – На этот раз глаза Жорика не смеялись, и мне стало как-то не по себе.

– Я вообще-то шучу.

– Невыносимый характер и дурацкое чувство юмора!

После этого мы еще минут двадцать спорили, по какой линии метро быстрее добираться и где удобнее делать пересадку.

Буквально через час я прижималась лбом к прохладной обивке кожаного кресла в Клюшкином кабинете, сгорала от стыда, с трудом сдерживала слезы и жалела, что вообще знакома с Георгием Собаневским. Клюшка кусал губы и, превратившись весь в комок нервов, следил за передвижениями Жорика. Тот размахивал корочкой оперативника, расхаживал, переполненный чувством полнейшей вседозволенности, по Клюшкиному кабинету, по-хозяйски заглядывая в ящики шкафа, и сыпал бесконечным потоком обвинений, фактов, имен, дат, нецензурных выражений и угроз.

– Ты кому, падла, голову морочишь?! – Жорик вдруг перестал метаться. Выставив вперед челюсть и гневно сверкая глазами, он надвигался на Николая. – С тобой по-хорошему пока разговаривают, а ты, скотина, понты колотишь? Я к тебе со всей душой, а ты?! Да я и тебя, и весь этот твой гадюшник в порошок сотру! – угрозы эти Жорик выкрикивал, приблизившись почти вплотную к хозяину кабинета.

Брызги чужой агрессивно-ядовитой слюны оседали на аристократичном лице Николая, смешиваясь с мелкими каплями его собственного пота. Бледный от обиды и унижения, не шевелясь, Клюшка смотрел прямо перед собой и ждал, когда опер прекратит кричать.

Я совершенно не знала, что мне делать. Было во всей этой сцене, а точнее, в поведении Георгия что-то совершенно неестественное, будто Жорик, фальшивя и переигрывая, исполнял привычную, давно надоевшую ему роль.

Эта театральность настолько сбила меня с толку, что я даже не знала, правильно ли будет пытаться остановить поток выливаемой на Клюшку грязи. Может, на самом деле ничего плохого Георгий не делает? Может, я просто чего-то не понимаю? Не может быть, чтобы Жорик, которого я в принципе уже считала другом, вдруг оказался полной сволочью.

«Ты просто боишься вмешиваться и ищешь этому оправдания!» – безжалостно заявляла мне совесть.

Начался весь этот цирк, едва мы переступили порог кабинета Клюшки. Выяснилось, что Николай с Георгием прекрасно друг друга знают.

– О нет! – увидев Жорика, Клюшка закатил глаза и тихо выругался. – И этого субъекта вы, Катерина, назвали нашим человеком? Разочарован.

Жорик, тогда еще вполне представлявший собой нормального детектива, широко улыбнулся и, не спрашивая разрешения, прошел в кабинет. Я, всем своим видом изображая недоумение, последовала за ним.

– Убирайтесь! – Клюшка тоже улыбнулся, хотя в глазах его при этом мелькали огоньки ярости. – Ликбез отменяется. Тебе, Георгий, я ничего не скажу.

– Скажешь. Иначе говорить начну я. Причем разговаривать буду исключительно с властями и журналистами. – Жорик, постепенно начиная наглеть, без разрешения плюхнулся в кресло. – К тому же только о тебе, Николаша.

– Тебе мало неприятностей? – Клюшка уже перестал улыбаться. – Уж не знаю, чем ты занимаешься сейчас, но и с этого места работы тебя тоже выпрут в два счета, стоит мне сделать пару звонков. Не говоря уже о том, что я могу выставить вас обоих из моего кабинета, пригласив охрану, или вообще вызвать полицию.

И вот тут Жорика понесло. То есть буквально после этой фразы Клюшки с лица Георгия сошло все человеческое. Он побелел, нехорошо прищурился и, глядя прямо в глаза Клюшке, проговорил, тяжело дыша:

– Опять мне своим дядей грозить будешь? Ну-ну. А ты знаешь, что нынче власть слегка переменилась? Кстати, – он вдруг рассмеялся, – кто будет вызывать полицию? Ты будешь вызывать полицию? Ну-ну! – Жорик прищурился и предъявил удостоверение оперуполномоченного.

Мы с Клюшкой одновременно вздрогнули. М-да… Я-то думала, что Георгий уволен из органов.

– А что это значит, знаешь? – продолжал Жорик. – Раз меня, несмотря на твои хлопоты, приняли обратно, значит, твой дядя в нашей системе больше ничего не решает. Понял? Я на тебя дело не завожу просто потому, что руки марать неохота. А охрана твоя ко мне притронуться права не имеет. Я – «лицо при исполнении». Все за решеткой окажутся! Ты мне не молчи! – Жорик перешел на повышенный тон. – Ты мне давай отвечай на вопросы Катерины, если не хочешь, чтоб хуже было!

После чего последовал приведенный выше монолог обиженного опера, который окончательно сбил с Клюшки спесь, а с меня – всякое понимание происходящего. Бедный Николай мельком глянул на меня, явно моля о помощи, и я осознала, как виновата перед товарищем.

– Жорик, – я робко дернула опера за рукав и тут же устыдилась собственного ставшего вдруг пискляво-заискивающим голоса. – Это же Клюшка, он же невиновен, ты сам говорил. На каком основании ты с ним говоришь, как с преступником?

– Много разговариваешь! – рявкнул на меня опер, и я на какое-то время вообще утратила способность говорить. Потом Жорик тяжело вздохнул, несколько раз мотнул головой, явно приходя в себя, и заговорил уже более спокойным тоном: – Поверь мне, Катерина, этот тип и есть преступник. По-другому с ним нельзя разговаривать.

– Если я преступник, то почему до сих пор не за решеткой? – язвительно поинтересовался Клюшка, тоже заметивший, что опер начал успокаиваться.

– Ты отвечай давай, а не вопросы изобретай! – профессионально гаркнул Жорик.

Я чувствовала себя полной идиоткой. С одной стороны, я уважала Николая, и подобные методы ведения беседы с ним, разумеется, считала неприемлемыми. Причем, судя по бросаемым на меня Клюшкиным взглядам, незнание Жориковых планов никак не освобождало меня от ответственности за то, что я привела сюда этого хама. С другой стороны, возможно, грубость Жорика была единственным методом что-то узнать об Александре в нынешней ситуации. Кроме того, меня выводил из себя один замечательный факт: Жорик, имея с Клюшкой какую-то давнюю вражду и зная, что тот замкнется при встрече с опером, все равно напросился идти со мной. То есть по всему выходило, что Георгию нравилось устраивать подобные скандалы и что шел он к Клюшке, прекрасно понимая, во что выльется встреча, и осознавая, что подставляет всем этим меня. Мое ранимое самолюбие требовало разбирательства.