Дороти Кэннелл - Сплошной обман

Нет, когда Ферджи заговаривала о моем происхождении, а делала она это часто и с бесконечным удовольствием, она имела в виду буквальное значение этого слова. То, как я появилась на свет. Ее невольными слушателями были бродячие торговцы и заблудшие души, обратившиеся к ней с вопросом, как пройти к ближайшей пивной. Но самым большим источником наслаждения для Ферджи служила новая жительница деревни, решившая вступить в Женский хор. Эти дамочки, в основном домработницы и домохозяйки, жаждущие укрыться от своих несносных отпрысков, собирались каждый вторник на кухне в доме священника. Возможно, вы не найдете в этом ничего особенного, но вы должны представить себе, что все они носили такие же шляпки, как у королевы–матери, и не снимали перчаток, когда вкушали пропитанный хересом пирог, запивая его китайским чаем. Херес непременно был "Бристольский крем" [2]от Харвис [3], а чай Ферджи всегда наливала из серебряного чайничка. Почему бы и нет? Папа же предпочитает керамический, а потому не возражал, чтобы Ферджи пользовалась серебряным "урыльником", как она его называла. После смерти мамы единственными женщинами, которых принимали в доме, были представительницы Женского хора. Папа был слишком стеснителен и не отличался разговорчивостью, если не считать его проповедей с кафедры, где он становился страстным и величественным, как Лоуренс Оливье.

Ферджи постоянно твердила ему, что священник–вдовец будит в большинстве женщин зверя.

— Просто потому, что им не хочется, чтобы бедный священник прозябал в одиночестве! — говорила она ему.

И я вынуждена была признать, что, возможно, Ферджи права. Посреди ночи то и дело раздавались телефонные звонки. Смятенных женщин вдруг охватывали нестерпимые угрызения совести, которые можно успокоить лишь немедленной исповедью. По мнению Ферджи, следовало посоветовать этим хамкам обратиться в католичество и бросить трубку. Но папа обладал особым талантом выслушивать собеседника. И следует сказать, в этом имелось определенное преимущество. Наша кладовка буквально ломилась от даров благодарных прихожанок. Пироги со свининой, варенье из диких яблок и айвы, приправы из зеленых помидоров, имбирные пряники и персики в бренди передавались через кухонную дверь в руки неизменно надменной Ферджи. Иногда дары оставляли на крыльце в корзинке, с коротенькой запиской. Вот мы и вернулись к моему происхождению. Дело в том, что именно так я и появилась на свет — меня нашли на крыльце в плетеной корзине.

Одним небесам известно, откуда и как я появилась! Разумеется, мама с самого раннего возраста рассказывала мне историю, которую я не уставала слушать, о том, как она пошла за молоком и нашла меня. И как она качала малютку весь день, дрожа от мысли, что кто–то придет и заберет меня. Я сама любила рассказывать эту историю, пока одна девочка в школе не скривила лицо и противным голоском не сказала:

— Это даже глупее, чем вранье об аисте. Ты бы лучше купила своей мамочке книжку про то, откуда берутся дети!

Этот случай произошел незадолго до маминой смерти. Она уже была больна. Я помню, как мама не уставала твердить, что меня любят не только они с папой, но и та неизвестная женщина, что меня родила.

— У нее были причины принести тебя нам, — говорила мама. — Иногда мне снится, как мы с ней сидим рядышком и дружески болтаем. У нее такое милое лицо.

Спустя примерно месяц после похорон мамы возобновились еженедельные собрания Женского хора. До конца летних каникул оставалась еще неделя, и я сидела дома, чувствуя себя не только несчастной, но и изнывая от скуки. Мою собачку по кличке Слюнявчик отправили с какой–то хворью в ветеринарную клинику, а заставить себя поиграть со своей старой подружкой, куклой Агатой Лентяйкой, я никак не могла.

Агату сделала мама, и у меня каждый раз от боли сжималось сердце, когда я смотрела на изогнутые вышитые бровки и носик–пуговку с четырьмя ноздрями. Поэтому, сидя по–турецки на полу прачечной и глядя в щель приоткрытой кухонной двери, я что есть силы вслушивалась в происходящее там. Разговоры Ферджи неизменно возбуждали любопытство, поскольку касались всего на свете: от того, кто в этом месяце вступил в брак, до того, кто попался на воровстве в местном супермаркете. Женщины с царственным видом восседали вокруг кухонного стола, и я высмотрела среди них новенькую. Худую особу с подбородком, похожим на рожок для обуви, и бровями как у несчастной Агаты.

— Вот что я вам скажу, миссис Старк, вы правильно сделали, что присоединились к нам. — Ферджи разливала чай в фарфоровые чашечки, взятые из шкафчика в гостиной. — Надеюсь, вас и ваших домочадцев не ждет в Кингс—Рэнсоме ничего, кроме счастья. Хотя если и существует место, где чувствуешь себя похороненным заживо, так это именно здесь. Ничего–то тут не происходит. И никогда не происходило. За исключением случая с нашей малышкой Тессой. Да вы, наверное, уже об этом слышали.

Миссис Старк открыла рот, но Ферджи уже пустилась в галоп:

— Такое кого хочешь потрясет! Она там лежала рядом с бутылочками с молоком, и, по мнению доктора, ей было не больше четырех–пяти дней. Самый хорошенький ребенок, которого я когда–либо видела. Одета словно для крестин! — Ферджи налила чашку себе, размешала три куска сахара и принялась усиленно дуть на чай. — Слава богу, я не умерла от потрясения! А должна сказать, доктор не рекомендует мне такие встряски из–за моего больного сердца! Весь день я не могла поднять даже метелки для пыли, настолько ослабела. А госпожа вела себя так, словно это непорочное зачатие. Понимаете, доктора сказали ей, что с этим делом у нее ничего не выйдет.

Миссис Старк пристроила ложку на блюдце и все–таки встряла:

— Выходит, девочка пришлась как раз кстати? Наверное, она испытывает благодарность, что ее подобрали и вырастили в хорошем доме.

— Как же! — Ферджи фыркнула. — Ведет себя как настоящая хозяйка. До госпожи, правда, ей еще пока далеко, но если наша девчушка не переплюнет по части надменности Букингемский дворец, то, значит, я ничего не смыслю в этой жизни. Хотите взглянуть на ее фото, миссис Старк? Привести девочку сюда я не могу, правила запрещают детям присутствовать на наших встречах, но мигом принесу вам снимок.

Как только кухонная дверь затворилась, в помещении ровно на три секунды воцарилось тягостное молчание.

— Вот что я скажу, — раздался голос миссис Бейкер, домработницы местного банкира. На ней была красная атласная шляпа без полей. — И пусть меня кто угодно слышит. На месте викария и его супруги я бы поостереглась брать бог знает кого с улицы! Вы же меня знаете, я не покупаю лак для полов у бродячих торговцев. И беспородного щенка на рынке мне не подсунуть! Когда я брала своего котика, то выложила за него четыре фунта, могла бы и десять, да у него одного уха не хватало, зато документы в полном порядке. Так что я точно знала, кого мне собираются всучить.