Барбара Мертц - Последний верблюд умер в полдень

Реджи осторожно отнял одну руку от седла и приподнял шляпу. Солнечный свет придал его чертам строгость рельефа и пробудил золотые блики на гладкой, напомаженной поверхности каштановых волос.

— Прощайте, миссис Эмерсон, профессор, мой юный друг Рамзес! Если нам не суждено увидеться снова…

— Гоните подобные мысли, Реджи! — расстроенно воскликнула я. — Укрепите сердце и верьте в Присутствие Того, кто защищает доблестных. Я буду молиться за вас!

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — проворчал Эмерсон. — Не забудьте свои обещания, Фортрайт. Если чёртова карта является точной, вы должны найти первый ориентир — башни-близнецы — в конце третьего дня путешествия. Можете выждать ещё один день, если желаете — еды и питья вам должно хватить дней на десять — но затем непременно поворачивайте назад. Невозможность найти первый ориентир означает, что карте нельзя доверять. Если вы не найдете его — понятно, но если найдёте — немедленно отправляете к нам гонца.

— Да, профессор, — ответил Реджи. — Мы это уже несколько раз проходили. Я дал слово, и даже если бы я склонен нарушить его, что мне и в голову не приходило, я надеюсь, что достаточно разумен для того, чтобы осознавать сопутствующий риск…

— Он слишком долго находился вместе с нами, — сказал Эмерсон мне. — Начинает говорить, как Рамзес. Очень хорошо, Фортрайт; если вы полны решимости пуститься в путь, почему бы, дьявол вас побери, наконец, не сдвинуться с места?

Эта речь несколько испортила трогательность нашего прощания. Затем свою лепту внёс слуга Реджи, издавший поистине сверхъестественный вопль, как платный плакальщик на похоронах, стоило хозяину тронуться. Эмерсону пришлось хорошенько встряхнуть египтянина, чтобы вой прекратился. Солнце стояло высоко над головой, и подвижные фигуры не отбрасывали видимых теней. Изображения медленно уменьшались, пока не исчезли в жаркой дымке и песчаных завихрениях.

Я никогда ещё не видела, чтобы Эмерсон так гонял людей, как в последующие дни. Мы нуждались в рабочей силе, поскольку послали двоих из самых наших надёжных мужчин вместе с Реджи, а друзья Кемита так и не вернулись после «дня отдыха». Когда я спросила его о них, Кемит только покачал головой.

— Они были пришельцами в чужой земле. Они вернулись к своим жёнам и детям. Возможно, они придут снова…

— Да уж, — отреагировал Эмерсон с необычайной для него краткостью. Местные работники довольно часто уставали от работы или становились жертвой Heimweh [86] Heimweh — тоска по дому, ностальгия (нем.) , но мы полагали, что мужчины из племени Кемита обладают более твёрдым характером.

Рамзес изводил нас требованиями позволить ему вернуться в свою палатку, утверждая, что: а — храп Эмерсона не даёт ему спать, б — что вряд ли его ещё раз «позовут». Первое утверждение не соответствовало действительности (Эмерсон редко храпел); а второе было совершенно безосновательно. В качестве компромисса Эмерсон переставил палатку Рамзеса рядом с нашей и занял её сам.

— Я сделал всё, что в моих силах, Пибоди, — заметил он мрачно. — Пребывание в такой непосредственной близости от тебя в сочетании с невозможностью действовать в соответствии с моими чувствами оказывают пагубное влияние на моё здоровье. (Это парафраз слов Эмерсона; истинная его речь была неизмеримо более откровенной и, следовательно, не подходящей для читательских глаз.)

К счастью для здоровья Эмерсона, как умственного, так и физического, мы сделали открытие, которое временно помогло мужу отвлечься. В любое время года и в любом месте идентификация доселе безымянного памятника — событие первостепенной важности. После нескольких дней постоянных одуряющих геодезических работ и бесплодных раскопок это было столь же захватывающе, как обнаружить комнату, полную сокровищ. Сам объект не производил особого впечатления — простая обветренная каменная плита — но Эмерсон сразу определил её, как перемычку малого пилона [87] Пило́н (от греч. πυλών «ворота, вход»): башнеобразное сооружение в форме усечённой пирамиды (в плане — прямоугольник). Пилоны сооружались по обеим сторонам узкого входа в древнеегипетский храм. входных ворот. Камень был глубоко похоронен в песке, который пришлось отчищать, но Эмерсон отказался перемещать его — более того, заявил о намерении снова засыпать плиту, как только закончит её изучать и зарисует положение, в котором её нашли.

Опустившись на колени в узкой траншее, он тщательно смахнул последний слой песка с поверхности. Мужчины собрались вокруг, задыхаясь от предвкушения, как и мы. Если знаки на камне окажутся иероглифами, находка будет означать значительную премию за удачливый поиск.

Не выдерживая неизвестности, я улеглась на край траншеи и взглянула вниз. Это движение вызвало осыпание песка на камень и склонившуюся, непокрытую голову моего мужа. Он бросил на меня хмурый взгляд.

— Если ты решила похоронить меня заживо, Пибоди, можешь не стесняться.

— Прошу прощения, дорогой, — сказала я. — Я буду осторожна. Ну? Они… Это…?

— И они, и это — все связаны с царским титулом! Отчётливо видны изогнутые края картушей [88] Картуш — в египетской иероглифической записи рамка, обрамляющая имя царствующей особы (фараона). .

Он пытался говорить спокойно, но голос дрожал от волнения, а длинные, чувствительные пальцы касались камня с нежностью и лаской.

— Поздравляю, мой дорогой Эмерсон! — воскликнула я. — Можешь прочесть имена? (Убеждена, что мне не нужно объяснять моим образованным читателям: у царей Египта и Куша было несколько имён и титулов; на официальных памятниках всегда указывали по меньшей мере два из них.)

— Нужно протереть камень и подождать, пока солнце не будет находиться под лучшим углом, прежде чем я смогу что-то разобрать, — ответил Эмерсон. — Местный песчаник настолько чертовски мягок, что порядком выветрился. Но я думаю… — Наклонившись, он аккуратно подул на один из участков камня. — Я вижу знак, а ниже — два высоких узких иероглифа; первый, кажется, обозначает лист тростника. Затем — два длинных узких знака, рядом — два камыша. Да, кажется, я знаю. Знаки совпадают с теми, которые Лепсиус приводит как имя фараона Настасена [89] Настасен — царь Куша (Нубия) в 335 до н. э. — 310 годах до н. э. .

Чувства переполнили меня. Я вскочила на ноги и громко завопила: «Ура!».

Эмерсон ответил залпом сквернословия (очевидно, моё внезапное движение вызвало некоторое осыпание песка в траншею), а люди начали веселиться и танцевать. Я повернулась к Кемиту, который, как обычно, стоял в стороне, наблюдая за происходившим с иронической улыбкой.

— Пожалуйста, Кемит, принеси тонкую бумагу и волшебные палочки для рисования, — приказала я. — И одну из ламп.