Барбара Мертц - Последний верблюд умер в полдень

— Какое имеет значение, кто они? — решительно спросила я. — Вопрос в том, что по этому поводу намерены предпринимать власти?

Мы находились в тукхуле Слатин-паши в военном лагере. Снаружи, ожидая разрешения войти, терпеливо сидело на циновках множество людей, но нас Слатин принял вне всякой очереди.

Выдающийся воин кашлянул и отвернулся.

— Мы доведём сведения о случившемся до всех, кто патрулирует эту местность.

— Я говорил тебе, что это пустая трата времени, Пибоди. — Эмерсон встал.

— Подождите, профессор, — взмолился Слатин-паша. — Вы неверно судите обо мне. Я хотел бы сделать всё, что в моих силах, чтобы помочь этому несчастному юноше. Но вы — единственный, кто может понять все существующие трудности. Мы готовимся к крупной кампании, и нам необходим каждый человек. Мистер Фортрайт был предупреждён, что его поиски опасны и бесполезны, но он настоял на отправке экспедиции. Я не в состоянии, даже если бы попытался, убедить сирдара подвергнуть ещё кого-нибудь угрозам для жизни.

Нежный удар по голени моего супруга предупредил презрительный ответ, который уже был готов сорваться с губ. Слатин-паша не заслуживал нашего презрения. Ни один человек не знал мук рабства среди дикарей лучше, чем он сам. Его страдания, как и его беспомощность, были одинаково очевидны.

Покинув тукхул , мы направились на рынок. Мухи в тот день просто взбесились; их стаи были подобны пятнам чёрной гнили на каждом кусочке фруктов, а вокруг продуктовых лавок носились стонущие облака.

— Оставляю тебя для необходимых закупок, — сказала я Эмерсону, — а сама раздобуду ещё мази для верблюдов и прочих лекарств у капитана Гриффита.

Не успела я сделать и шага, как Эмерсон поймал меня за плечо и развернул лицом к себе. Его глаза свирепо заблестели, а щёки стали ярко-багрового цвета.

— Постой-ка, Пибоди. Какого дьявола? У нас полно чёртовых лекарств — в прошлый раз, когда мы были здесь, то запаслись ими до предела.

— Их хватит только на неделю, — ответила я. — Нам необходимо достаточное количество, Эмерсон; наша жизнь может зависеть от хорошего здоровья верблюдов.

Рука, державшая меня, сжалась так, что я ощутила, будто пальцы входят в кость. Пронзивший меня пристальный взгляд пылал чистейшей голубой водой. Толпы, шедшие по суку , всё время толкали нас, но нам казалось, что мы стоим посреди безлюдной пустыни, не видя и не слыша никого.

— Я не позволю тебе ехать, Пибоди, — сказал Эмерсон.

— Твоему тону не хватает убедительности, мой дорогой Эмерсон. Ты знаешь, что не в силах помешать мне.

Эмерсон застонал с такой сердечной болью, что проходившая мимо женщина в пыльных чёрных одеждах забыла скромность, присущую её полу и бросила испуганный взгляд на страдавшего иностранца.

— Я знаю, что не в силах, Пибоди. Пожалуйста, любимая моя, прошу тебя, умоляю… Подумай о Рамзесе.

— Я уверен, — холодно ответил сын, — что подобное соображение не повлияет на твоё решение, мама. Я не вижу, что у нас есть иной выход, нежели тот, к которому, очевидно, пришёл папа; и для меня, так же как для мамы, невозможно расстаться с папой. Я уверен, что нет необходимости беспокоить вас чрезмерным выражением эмоций с целью убедить вас обоих, что мои чувства столь же глубоки и искренни, как…

Я рискнула остановить его, так как знала, что он будет продолжать, пока у него хватит дыхания.

— Педантичный маленький негодник, — сказала я, пытаясь скрыть свои собственные чувства, — как вы смеешь упоминать о привязанности, чтобы добиться своего? Не может быть и речи, Рамзес, о том, чтобы ты отправился с нами.

— С нами? — повторил Эмерсон. — С нами? Послушай, Пибоди…

— Всё уже решено, Эмерсон. Куда идёшь ты, туда твёрдо намерена последовать и я, и нет смысла далее обсуждать этот вопрос. Что касается молодого мастера Рамзеса…

— Какую альтернативу ты можешь предложить, мама? — спросил упомянутый джентльмен.

Я уставилась на него, потеряв дар речи. Он смотрел на меня немигающим взором. Никогда раньше Рамзес не был так похож на своего отца: хоть и не сверкающие синие, а тёмно-карие глаза, но взиравшие с тем же угрюмым выражением, которое я часто видела у Эмерсона, словами загонявшего меня в безвыходное положение.

Выбор представлялся, мягко выражаясь, ограниченным. Рамзеса нельзя было оставить одного ни на раскопках, ни в военном лагере. Даже если бы мы смогли убедить власти отправить мальчика обратно в Каир военным транспортом — что само по себе являлось невероятным — я не верила, что за моим сыном в состоянии уследить даже целый армейский корпус, а не то, что один офицер. Если бы я получила торжественное обещание не убегать… Но, стоило этой мысли появиться в голове, я тут же поняла её бесполезность. В настолько серьёзном положении, как нынешнее, Рамзес не будет ни увиливать, ни кривить душой — он просто откажется дать мне слово. И что потом? Я была абсолютно уверена, что армия не согласится заковать его в кандалы.

— Проклятье, — выругалась я.

— Чёрт бы всё побрал, — присоединился Эмерсон. Рамзес мудро решил промолчать.

Прежде, чем мы смогли приступить к делу, пришлось дать несколько уклончивых ответов. Нужно было раздобыть немного армейских верблюдов из тех, за которыми я ухаживала, ибо другие были недоступны вне зависимости от цены. Это означало, что нашу экспедицию следовало держать в тайне от военных властей. Быть может, они и не пытались бы остановить нас, но, безусловно, возражали бы против самовольного использования нами их собственности.

Да и людей не хватало. Самых надёжных рабочих послали с Реджи, и то, что они не вернулись, явилось естественной сдерживающей причиной для других добровольцев.

И всё же мы упорно трудились, побуждаемые долгом, пока не сделали открытие, которое могло положить конец всем нашим усилиям. Когда Эмерсон попытался найти карту Уиллоуби Форта, её нигде не оказалось.

— Говорю тебе, Пибоди, я уложил её в этот портфель! — ревел Эмерсон, разбрасывая содержимое портфеля по всей палатке. — Нечего говорить мне, что я ошибаюсь — в подобных вещах я ошибок не допускаю!

Годы, проведённые в спотыкании о подводные камни супружества, научили меня, что было бы опрометчиво отрицать это нелепое заявление. Я молча наклонилась, чтобы поднять документы, и Эмерсон продолжил:

— Карту нужно найти, Пибоди. Хоть это и хрупкая тростника, опираясь на которую, мы рискуем собственными жизнями, но лучше, чем ничего.

— Дауд согласился вести нас, — неуверенно сказала я.

— От него не больше пользы в качестве проводника, чем от Рамзеса. Даже ещё меньше, — быстро добавил Эмерсон, так как Рамзес начал протестовать. — Если бы он был бедуином, знакомым с пустыней, ещё куда ни шло, но он говорил, что прожил всю свою жизнь в Хальфе. Нет, нам необходима карта. Мы не смеем отправляться без неё!