Дарья Калинина - Собаке – собачья жизнь

И когда они пришли к той луже, в которой Саше довелось искупаться сегодня ночью, он невольно дотронулся до пореза на своей левой руке. И рана тут же откликнулась на прикосновение тупой пульсирующей болью. Похоже, наложенная в больнице повязка не смогла уберечь рану от инфекции.

Но это все потом. Сейчас Сашу интересовал другой вопрос.

– Скажи, – обратился он к долговязому, который производил впечатление более разумного человека, чем остальные. – А где сам рюкзак?

– Борода его сжег.

Сжег важную улику! Но для Бороды, конечно, этот рюкзак был в первую очередь гостинцем прислужников Врагини. Отравой и нечистой вещью.

– Кинул в наш костер да и спалил. Сказал, что наш священный огонь любую грязь и скверну очистить может. Такая у него очищающая функция есть.

– А дым после этого и впрямь какой черный валил, – добавил второй парнишка, и на его круглой простодушной физиономии проступило восхищение перед могуществом священного огня и его жреца – могущественного Бороды.

– И пока священный огонь с врагом не справился, так и валил, – добавил третий парень с трепетом.

Наверное, потому что рюкзак был из синтетики, хотелось сказать Саше. А она горит, как известно, с выделением едкого черного дыма. Но у Саши не было сил на то, чтобы объяснять чудакам азы школьной химии. Для Саши было достаточно уже и того, что рюкзак был найден в непосредственной близости от того места, где было совершено нападение на Гену. Значит, рюкзак принадлежал либо Гене, либо напавшему на него человеку. И в нем была отрава, погрузившая Хорька в сонное оцепенение. Тот самый наркоз, которого нахлебались Алексей с Иваном Михайловичем, да и Лида, похоже, тоже отведала его.

– А не было ли в рюкзаке большой красной кружки с собачьей миской и силуэтом собаки на ней?

– Была какая-то красная кружка. А картинку не разглядел.

Значит, и кружка из термопластика, в которой был предположительно налит чай с отравой для Лиды, тоже отправилась в костер. Было ужасно жаль сгоревших улик. Хотя в рюкзаке могли быть другие предметы из металла или стекла, которые бы могли указать на их владельца. Если поискать, то их можно найти. Саша сообщил об этой своей затее Олегу и получил от него добро отправиться вместе с Бородой в стан «лесовичков», чтобы попытаться там извлечь из священного костра остатки содержимого рюкзака.

Пока шли, Борода заметил, что Саша держится за руку.

– Что у тебя там?

– Так. Порезался.

– Болит?

– Ну, болит.

Борода взял Сашу за руку и быстро сдернул повязку. Саша ахнул. Рана у него на руке выглядела не ахти. Порез и не думал подсыхать. Кожа вокруг нее воспалилась. А в самой ране наблюдалось что-то белое. Гной?

– Никогда не завязывай туго такие раны, – наставительно произнес Борода. – Воздух лечит.

– Мне в больнице…

Борода даже не дослушал, презрительно фыркнул, потом мимоходом сорвал с какого-то куста лист, сунул в рот и принялся с аппетитом жевать. Одновременно сорвал какую-то травку, растер ее в сильных пальцах. Вынул изо рта железную жвачку.

– Давай сюда руку.

И прежде чем Саша успел ахнуть, Борода шмякнул все это месиво ему на руку. Потом туда же плюхнулся пласт глины, а уже потом в ход пошел бинт.

– Пока дойдем, все пройдет.

Саша в этом очень сомневался. Но все же был вынужден признать, что руку стало дергать гораздо меньше. Наверное, помогла влажная прохладная глина, которая приятно освежила воспаленные ткани. И все же Саша сильно сомневался, что слюна Бороды окажет целебное действие на его рану.

– Хорошее время лечиться листьями, – сказал Борода. – Луна в полной силе. Была бы в ущербе, лечил бы тебя корнями.

Но Саша думал не про растущую или убывающую луну, а про слюни во рту Бороды. Как бы после такого лечения вовсе гангрену не схлопотать. Говорят, что во рту у человека обитает такое разнообразие вредных бактерий, что ободку унитаза и вовек не снилось. Саше очень хотелось избавиться от наложенной ему повязки. И лишь боязнь обидеть Бороду и навлечь на себя его гнев останавливала Сашу.

В стане «лесовичков» почти никого не было. Лишь возле костра сидели двое дежурных, единственным занятием которых было подкидывать в горящий в центре площади священный огонь – ветки, хворост да шишки. Ни бумагу, ни картон, ни что-то другое из внешнего мира кидать в огонь просто так было нельзя. Все предметы из внешнего мира могли попасть в костер лишь с целью своего очищения и после специального ритуала.

Дежурные быстро вскочили на ноги, поклонились Бороде в пояс и кинулись украшать его деревянный трон. Некоторые ветки и цветы уже увяли, их немедленно заменили свежими. Над головой у Бороды загорелись самодельные светильники, в которых «лесовички» использовали вместо масла смолу сосен и елей. И Саша, оглядевшись по сторонам, был вынужден признать, что у «лесовичков» в деревне очень мило. Сложенные из бревен дома, соломенные или крытые ветками крыши. От всех этих жилищ веяло каким-то первозданным покоем и силой.

Да и сами «лесовички» казались куда более органичными лесу и окружающим их деревьям, чем охотники с их палатками, газовыми примусами и пластиковыми пакетами, коробками и посудой, которой они, признаться, уже порядком захламили все подступы к лагерю. Тут пили из свернутых из березовой бересты чашек. Ели с деревянных тарелок. И вилок вовсе не использовали, только деревянные ложки.

– Отведай нашу трапезу.

На ужин подали что-то вроде каши из пшеницы.

– Что это? – спросил он у своего соседа по столу – худенького и бледного юноши, чья бледность была следствием предпринятого Бородой лечения от внешней заразы.

– Полба, – ответил тот. – Толченая полба.

И видя недоуменный взгляд Саши, объяснил:

– Помнишь, у Пушкина в сказке о Попе и работнике его Балде? А кормить меня можешь толченою полбой.

– Но что это за зерно?

– Пшеница. Только из тех старых сортов, у которых стебель был более мягкий и нежный. От ветра он полегал. И для сбора тогдашними комбайнами был непригоден. Вот генетики и вывели пшеницу с более прочным и крепким стеблем. Но если стало прочным все растение, то и вкус зерен тоже огрубел. Понял?

И Саша без опаски попробовал кашу.

– Нравится?

Саша кивнул. Вкус полбы и впрямь сильно отличался от вкуса пшеничных зерен, которые он знал. Саше доводилось бывать в гостях у приверженцев здоровой пищи, и они угощали его кашей из пшеницы. Так в ней не было ничего общего с угощением из берестяных мисок «лесовичков». Полба оказалась чуть сладковатой, вкус у нее был необычайно нежен и многообразен. К ней подавали мед, толченые ягоды, упаренные грибы и какие-то стебли.

А вот Барон от такой трапезы в восторг не пришел. Тут не было ничего пахнущего мясом или хотя бы рыбой. И пес в тоске брал то один протянутый ему кусочек, то другой, но не ел, а лишь деликатно складывал у своих ног. Подразумевалось, что это должно было вызвать у людей прилив совестливости, но никто тут не понимал намеков Барона. Саша вот понимал, но помочь ничем своему другу не мог.