Дарья Калинина - Зонтик для дельфина

— Ой! — смутилась Олеся. — Ой!

— Что «ой»?! — сердито спросила у нее Мариша. — Где ваш жених с пробитой головой находится? Гуляет?

Но вместо ответа Олеся разразилась целым водопадом слез. Она рыдала так долго и упоенно, что на кухне уже успел вскипеть чайник и в комнате появилась та же соседка с подносом, на котором стояли четыре чашки с чаем и блюдечко с малиновым вареньем.

— Пей чай, Олеська, — сказала бабка. — И не реви ты из-за люстры. Все равно старая она у тебя была и треснутая вся. Новую теперь купишь. Сама не убилась, и радуйся.

И старуха устроилась в ногах Олеси на диване.

— Варенье вот ешь. Твое любимое. Летом сварила из лесной малинки. Сама собирала. От садовой-то ягоды совсем не тот дух исходит. А тут банку откроешь, так прямо закачаешься, так хорошо пахнет. И лесом, и солнцем, и самой ягодой. Пей, детка. От сладкого вся тоска мигом проходит.

Но Олеся явно не хотела пить чай. Она накрылась с головой одеялом и рыдала в свое удовольствие. Подругам с большим трудом удалось выставить любопытную бабку на кухню на поиски корвалола.

— Не реви ты, — сказала Олесе Мариша, когда соседка, шаркая разношенными шлепанцами, удалилась из комнаты. — Тут человека убили, а ты не хочешь проявить гражданскую сознательность и помочь следствию.

— Я хочу, — прорыдала Олеся. — Но не знаю как.

Толик-то от меня ушел. Ничего даже не рассказал. Просто взял и ушел. Как вы думаете, он от меня насовсем ушел?

— А что сказал-то перед уходом? — осведомилась Инна.

— Ничего, — ответила Олеся.

Подруги переглянулись. Это был не обнадеживающий признак.

— Что, просто вот так взял и ушел? — удивилась Мариша. — Встал и ушел? И ни до свидания не сказал, ничего?

— Вообще-то, как он уходил, я не видела, — призналась подругам Олеся. — Я в отсутствии была. Но он мне записку оставил.

— Где она? — взволновалась Мариша.

— Я ее разорвала и выкинула, — сказала Олеся.

— Зачем?

— Разозлилась сначала очень, — призналась Олеся.

— Но что там хоть написано было?

— Ну, что он меня больше не любит и уходит, — сказала Олеся. — Смысл был такой.

— А дословно?

— Дословно? — задумалась Олеся. — Хм. "Ухожу.

Когда вернусь, не знаю. И вернусь ли вообще — тоже.

Меня не ищи. На работу ко мне не суйся. Толик".

— И все? — спросила Мариша. — Может быть, приписка какая-нибудь была?

— Нет, — покачала головой Олеся.

— А вешаться ты почему в таком случае задумала?

— Так ведь он от меня ушел, — недоуменно похлопала глазами Олеся. — Разве не ясно?

— Пока нам ясно, что он просто куда-то ушел, — сказала Мариша. — Если бы он ушел от тебя, то так бы и написал.

— Вы думаете? — просияла Олеся. — И в самом деле. А я-то дура!

С этим заявлением подруги не могли не согласиться. Но Олеся внезапно снова помрачнела.

— Да нет, ушел он от меня к другой женщине, — сказала она. — Она ведь мне звонила несколько раз.

— И что говорила?

— Ничего, Толика спрашивала, — ответила Олеся. — Но ведь и так ясно, что посторонняя женщина звонить не станет. И к тому же она отказывалась объяснить, что ей нужно от Толика.

Подругам стало ясно, что Олеся не только дура, но еще и дура ревнивая. Это уж было совсем никчемное сочетание. От такого и самому впору в петлю полезть.

Парень мог и сбежать. Но все же подругам казалось маловероятным, что Толик выбрал для ухода от своей любовницы именно тот день, когда должен был чувствовать себя хуже некуда.

— А как все получилось? — спросила у Олеси Мариша. — Постарайся припомнить все подробности, начиная с утра.

— Ну, утром я вернулась со смены и приготовила завтрак для Толика, — сказала Олеся. — Он должен был вернуться чуть позже меня. Приготовила его любимые сырники. Специально за сметаной для них на рынок моталась. Но он задерживался. Я позвонила ему на работу, и мне сказали, что Толик уже выехал. Про убийство я еще ничего не знала. А потом позвонил Толик и попросил его встретить. Я немного замешкалась, и когда открыла дверь, чтобы идти вниз, то Толик с Мишей уже стояли на пороге.

— А потом?

— Потом я уложила Толика на диван, а сама помчалась в аптеку, — сказала Олеся. — Кушать он не хотел.

Его тошнило, и голова кружилась. Он лишь все время просил пить и жаловался, что у него раскалывается голова от боли и мутит. А у меня, как на грех, дома кончились все лекарства. Верно говорят, что сапожник вечно без сапог. У меня тоже так, работаю в больнице, а когда дома что-то прихватит, всегда приходится лекарства в аптеке покупать.

— И что было после того, как ты вернулась?

— Толик уже ушел, а на столе лежала эта самая его несчастная записка, — сказала Олеся. — Да! Я же кинулась к соседям. Думала, они видели Толика перед уходом. Может быть, им он что-то сказал, почему уходит.

Ведь собирался пролежать дня два пластом, так ему плохо было.

— И что сказали соседи?

— Федька еще был в школе, Матвеевна ходила по магазинам, а вот Илья Петрович был дома. Он мне и сказал, что за Толиком заехала какая-то женщина на машине. Он из окна видел, как Толик вышел из дома, сел в машину, женщина тоже села рядом с ним, и они уехали.

— Что была за машина? — немедленно спросила Инна.

— Я не знаю, — растерянно посмотрела на нее Олеся. — А что, это разве важно?

— Для нас, безусловно, важно, — кивнула Инна. — Ценный свидетель преступления пропал в неизвестном направлении. Есть от чего встревожиться.

— Тогда спросите у Ильи Петровича, это он за стенкой кашляет, — сказала Олеся и отвернулась от подруг.

Пошушукавшись, девушки решили, что к Илье Петровичу пойдет одна Инна, а Мариша останется присмотреть за Олесей и попытается внушить девушке более оптимистический взгляд на жизнь и на свое место в ней.

Хотя сама лично Мариша сильно сомневалась, что у нее с Олесей что-то получится. Но попытка, как известно, не пытка. И Маришка приступила к психотерапии.

— Знаешь, когда от меня первый раз ушел парень, я очень переживала. А когда это случилось уже то ли в десятый, то ли в двенадцатый раз, неожиданно поняла, что постоянная смена статистов — это даже здорово.

В ответ Олеся разрыдалась в голос. Инна услышала эти рыдания, уже стучась в комнату соседа. Покачав головой, она застучала еще активней. И снова никакого результата. Хотя хозяин явно был в комнате. Из нее доносился какой-то лязг и скрежет.

— Да ты входи к нему так! — раздался из-за соседней двери мальчишеский голос. — Он ничего не слышит. Но у него открыто!

Инна нажала на прохладную латунную ручку, толкнула дверь и оказалась.., оказалась.., в автомастерской!

Вдоль стен стояли стеллажи, на которых громоздились какие-то инструменты, куски двигателя, карбюраторы, ржавые диски и прочий металлический хлам. В одном углу стояли тиски и сверлильный станок, а в другом еще какой-то агрегат, название и назначение которого Инна так и не сумела разгадать. Пол в комнате был покрыт пленкой, закатанной толстым слоем грязи, пролившегося машинного масла, растворителя, пятен краски и прочих прелестей. И для полноты картины в центре комнаты стоял старый «горбатый» «Запорожец», бока которого были раскрашены жизнерадостными божьими коровками на зеленом поле.