Дарья Калинина - Кража с обломом

Мы с Маришей с злорадством переглянулись и протянули ему пыточную машинку для удаления волос, которая почему-то валялась у Иннокентия в комнате.

— А-а! — взвыл Мишка после первого же движения. — Оставим, как есть. В конце концов, вовсе не обязательно надевать юбку, женщины тоже носят брюки.

— Только не с такой задницей, как у тебя, — не пожелала уступить Мариша. — Мы же терпим ради того, чтобы казаться привлекательными в глазах всяких козлов, так неужели ты не можешь потерпеть даже ради самого себя?

Мишка устыдился своего малодушия и мужественно продолжил экзекуцию.

— Никогда больше не стану это делать, — сообщил он нам, вытирая пот вместе с гримом так, что пришлось накладывать новый, потом расчесывать парик, потом выбирать одежду для него и для нас, потом менять парик, потому что он не подходил к одежде, а потом снова все менять. В общем, когда мы управились, день уже заканчивался и наступал вечер.

— Пора звонить доктору, — напомнила я.

— Какому доктору? — простонал Мишка. — Я еле на ногах держусь, мне бы до постели добраться.

И он в самом деле сделал пару шагов по направлению к дивану.

— Ну уж нет! — возмутилась Мариша. — Мы не собираемся провести все лето с тобой. Выбирай, либо ты немедленно идешь звонить своему другу, либо мы бросаем тебя, и разбирайся сам.

Мишка постонал еще немного, но, видя равнодушие Мариши к его страданиям, поплелся к телефону.

— Только говорить с ним должен кто-нибудь из вас, — честно предупредил он нас, когда в трубке раздались длинные гудки.

Я стояла ближе к телефону, поэтому трубка невесть каким образом очутилась у меня в руках.

— Ты не беспокойся, он страшный бабник, скажи, что мечтаешь с ним познакомиться, и он твой, — убежденно шепнул мне Мишка. — Побежит за любой юбкой. Скажи, что ты без ума от него.

— Я же его никогда ни видела, и потом, я в брюках, — только и успела возмутиться я, как в трубке сказали женским голосом:

— Алло, приемная доктора Симонюка.

— Это секретарша Ниночка, — продолжал шептать Мишка. — Поздоровайся с ней и проси Григория Петровича.

— Здравствуйте, Ниночка, — послушно повторила я. — Соедините меня с Григорием Петровичем.

— Соединяю, — согласилась Ниночка, постыдившись признаться в том, что она-то меня не узнала.

Григорий Петрович меня тоже не узнал, но его этот факт скорее обрадовал, чем огорчил. Он охотно согласился встретиться с почитательницей его врачебного искусства, хотя все норовил узнать у меня, когда же я у него лечилась и как он меня узнает при встрече, и даже попытался описать, во что он сегодня одет. Но я сообщила ему, что я-то узнаю его в любой одежде и даже без оной. После этого он совсем загорелся, и дело было в шляпе.

— Все отлично, встретимся с ним через два часа возле выхода из станции метро «Юго-Западная», — поведала я, положив трубку.

— Добираться туда около часа, — немедленно отреагировал Мишка, — поэтому у меня еще есть время подремать.

— Почему именно там? — принялась допытываться у меня Мариша, но я не знала, а Мишка уже храпел, едва добравшись до дивана, поэтому спрашивать у него что-либо, например, зачем должны присутствовать при этой исторической встрече мы с Маришей, смысла уже не было.

Глядя на простертое на диване Мишкино тело, я неожиданно вспомнила про другое тело, которое тоже было простерто. А потом по аналогии вспомнила еще про пару других тел, которые в разные моменты валялись у Мариши в квартире. Вспомнив, я невольно ахнула.

— Что случилось? — немедленно отреагировала Мариша.

— Я только что вспомнила, что мы с тобой совершенно забыли про бедного, оставленного нами на больничной койке Рудика. Надеюсь, он еще жив, а вдруг нет?

Судя по всему за последние дни в голову Мариши мысль о том, что же там с Рудиком, не забредала, потому что она скривилась, как от лимона, и сказала:

— В самом деле нехорошо получается. Может быть, он пришел в себя, дал показания, и мы совершенно напрасно тут болтаемся и впутываемся в Мишкины неприятности.

Воодушевленные этой идеей, мы начали дозваниваться до больницы. Сначала попали на какого-то мужчину, который ужасно спешил и ничем не мог нам помочь. Он только предложил подождать несколько секунд, пока он позовет дежурную. Судя по пролетающим минутам, мужчине по пути попалось более интересное занятие, и про нас он напрочь забыл. Наконец к телефону кто-то подошел и аккуратно положил трубку. Мы позвонили еще раз, там оказалось занято, тогда мы позвонили еще и еще, и на третий раз нам повезло. Дежурная была на месте и в хорошем настроении. Она нам живо сообщила, что такой-то больной сегодня выписался в два часа дня и своим ходом отправился домой.

— С черепно-мозговой травмой отправился? — поразилась Мариша.

— Он проходил у нас обследование, ни о каких травмах головы не указано, — заверила нас дежурная.

— Это не наш, — с облегчением сказала Мариша. — Посмотрите еще.

Дежурная оказалась покладистой женщиной и послушно посмотрела еще. Результатом ее поисков стало заявление, что наш Рудик из реанимации переведен, но состояние у него по-прежнему тяжелое, к нему никого не пускают.

— А говорить-то он может? — продолжала допытываться Мариша.

— Что вы? — удивилась дежурная. — Он же в коме.

Этим нам пришлось удовлетвориться. Мариша еще раз повторила, каким негодяем был Рудик, и особо подчеркнула, что ему должно только на пользу пойти то, что он попал в больницу. Авось призадумается о своей жизни и, может быть, даже изменится в лучшую сторону. Я лично поняла ее в том смысле, что мертвые всегда лучше живых.

К Доронину звонить каждая из нас просто побоялась, но чтобы другая об этом не догадалась, мы сказали друг другу, что просто неприлично так долго пользоваться чужим телефоном. Что Иннокентий и так предоставил нам кров, поэтому нехорошо вешать на него огромные счета за междугородние разговоры, а оплачивать сразу жуткая морока — звонить на станцию, узнавать стоимость, а ведь нужно еще и отдохнуть. А потом, наверняка Доронина нет на месте.

Как же, будет он сидеть возле телефона и дожидаться нашего звонка, когда у него столько дел!

Ровно через три четверти часа мы с Маришей приступили к процедуре побудки Мишки. Дело это оказалось весьма хлопотное, и слегка привести его в чувство удалось, только облив его холодной водой из лейки. Вода предназначалась для поливки единственного зеленого растения в квартире — пальмы, которую Иннокентий собственноручно вырастил из финика и теперь заботился о ней почти так же любовно, как и о себе. Поэтому в лейке с водой было растворено удобрение, оставившее на несчастном Мишке коричневатые пятна, смывать которые времени уже не было.

— Сейчас лето, делай вид, что это у тебя такой загар, — посоветовала ему Мариша.