Галина Куликова - Рыцарь астрального образа

— Это была дополнительная литература, — быстро ответил Арсений, много слышавший об упомянутом произведении, но незнакомый с текстом лично. Во время летних каникул он гонял мяч и нырял в старый пруд, где жили столетние жабы, прыгал по крышам соседских гаражей и воровал яблоки. До внеклассного чтения дело ни разу не дошло.

— Так вот. Бичер-Стоу не писала этот шедевр! Она говорила, что книга была дана ей в образах — события просто проходили перед ее глазами. Типичный случай психографии!

— Хотите сказать, что при определенных обстоятельствах, в определенное время на человека что-го находит, и он становится просто… шариковой ручкой? Гусиным пером, которым кто-то неведомый водит по бумаге?

— По-разному бывает, — пожал плечами Зябликов. — Иногда информация частично проходит через сознание, иногда сотворенное осознается прямо в процессе, и автор не знает заранее того, что собирается писать. А иногда он вообще не ведает, что творит — впадает в транс. Глаза у него закрыты, а рука носится по бумаге с невероятной скоростью. Контактор пишет без помарок, чужим почерком, или даже разными почерками, на незнакомом ему языке или на каком-нибудь чудовищном диалекте. Есть случаи, когда человек знал два языка, а писал на двадцати восьми!

— То есть он впадает в транс, — «осмыслил» информацию Кудесников, — мозги у него отключатся. И он строчит, строчит… А потом очнется — ба! Что это за хрене со сливками?

— Вот именно так! — обрадовался Зябликов. — Вы это очень образно обрисовали! Есть и художники, которые так же творят. Они никаких материалов не-изучают, но точно изображают пейзажи далеких стран, приметы былых эпох, внешние черты людей,

детали одежды, исторические события. Все, как в литературной психографии. А музыканты? Шостакович вот говорил, что он музыку не сочинял — она звучала у него в голове уже готовенькая, а он просто 5 г. записывал. И Шнитке признавался в том же!

— А от образования этот дар зависит? — полюбопытствовал сыщик.

— Нет, нет и нет! Вы можете быть эрудированны, как Борис Бурда, а можете оказаться тёмным, как распоследний бомж — значения не имеет. Кроме того, рукописи бывают написаны задом наперед или так мелко, что буквы удается разглядеть только в микроскоп. При этом рука слишком сильно сжимает ручку или карандаш, и много-много сильных мужчин не в состоянии разжать ваши пальцы. Скорость иногда доходит до двух тысяч слов в час! Медиум Менсфильд одновременно писал обеими руками н при этом вел деловые переговоры. А в девятнадцатом веке одна неграмотная англичанка отвечала исследователям на самые разные научные вопросы — и по физике, и по биологии, и по анатомии…

— Ужас, — искренне заметил Кудесников. — Страшные вещи вы рассказываете.

— Страшные? — Зябликов подпрыгнул. — Да это же… увлекательно, как авантюрное приключение! Неужели вам никогда не хотелось погрузиться в мир непознанного?

— Что нет, то нет. — Арсений опрокинул в рот остатки кофе и сделал знак официанту, чтобы гот подал еще. — И принесите мне кусок шоколадного торта! — крикнул он, пояснив: — Все, что я узнал, требуется срочно заесть.

— Мне тоже торт! — махнул рукой журналист, не без основания полагая, что не ему расплачиваться по счету.

— Но почему же об этом феномене так мало известно? — удивился Кудесников. — Наверное, считается, что приходит не транс, а муза? Вот и валят все на нее?

— Фига с два! — азартно возразил Зябликов. — Как вы тогда объясните феномен Вальтера Скотта?

— А с ним что не так?

— Он ведь был поэтом, известным, почти как Байрон — слагал стихи, пользовался успехом. А когда ему стукнул полтинник, из него вдруг — бац! — повалила проза о средневековой Англии. Кажется, эта лавина пугала его самого. Он называл свой дар бумагомаранием, потому что творил невероятно быстро и констатировал при этом: рука пишет сама по себе, независимо от головы. Приступая к первой главе, он понятия не имел, что будет в следующей — фабула складывалась без его вмешательства.

Творческая плодовитость Вальтера Скотта приводила тогдашних критиков в исступление. Скорость и легкость, с какой он строчил романы, казалась фантастической. Говорили, что один человек просто физически не в состоянии столько написать. И выдвигали всякие теории, одна хлестче другой — будто за него сочиняет неизвестный талант, что он пишет в паре с каким-то сумасшедшим, что ему помогают высшие силы…

— Простите, — перебил его обалдевший Кудесников. — Но вот вы, лично вы, как все это объясняете? Мне нужно знать вашу позицию, чтобы наш семинар не выглядел… Как бы это сказать… ненаучным. Вы понимаете?

— Я придерживаюсь теории о существовании

глобального информационного поля. Это такой, знаете ли, вселенский банк данных, где собрана информация обо всем, что было, есть и будет. Иногда эта информация — по неизвестным пока причинам — просачивается через контакторов в наш мир, только и всего.

— Только и всего! — повторил Кудесников и неожиданно спросил: — А вы никогда не слышали про такой город — Аркадьев? Какие-нибудь феномены, неожиданные открытия…

— Аркадьев? — задумался журналист и через пару секунд уверенно ответил: — Нет. Никогда не слышал.

«Жаль, — подумал Кудесников. — Заблудившись в лабиринте, иногда так приятно отыскать новый ход, еще не отмеченный крестиком».

Завершив встречу крепким рукопожатием. Кудесников заплатил по счету, вручил Зябликову тысячу рублей и выписал ему напоследок липовую квитанцию от Министерства государственного надзора за гуманитарным развитием общества. После чего вышел на улицу и глубоко вдохнул горьковатый от выхлопов воздух.

Вечерело. Москва была подсвечена тысячами тормозных огней движущихся в пробках машин. Шоколадный торт тяжело заворочался в желудке. Следовало бы съесть что-нибудь человеческое, конечно. Вот всегда он поглощает то, что попадается под руку! Никакого характера. Тотчас Арсений вспомнил о Мерседесе, запертом в гостиничном номере, безопасность которого защищала одна только маленькая табличка «Просьба не беспокоить». Он всей кожей чувствовал расстояние, разделявшее сейчас его и кота. Ехать лучше всего на поезде, который не останавливается на маленьких станциях, тогда можно вернуться обратно не так уж поздно.

Впрочем, было у него в Москве еще одно дело, которое как раз касалось Мерседеса. Арсений достал сотовый и позвонил собственной секретарше.

— Алло! — ответила она сдавленным голосом. Обычно она это свое «алло» просто пела в трубку. Интересно, что у нее там происходит? — Офис Арсения Кудесникова.

— Разве ты сейчас в офисе? — спросил он, не поздоровавшись.

— Но… Я ведь в любом случае у вас на службе, — возразила Лиза. — Я узнала то, что вы просили. Записывайте. Двугубский Ефим Львович. Скорняк на пенсии. Ему восемьдесят два года, но он все еще обслуживает старых клиентов. Живет в центре, возле Патриарших… Диктую. — Она продиктовала адрес и, не удержавшись, спросила: — А зачем вам скорняк?