Кира Измайлова - В – значит виктория

Я так и сделала. Увы: когда я выбросила записку в окно, ее подхватило ветром и унесло в неведомые дали: из-за замысловатой планировки (вернее, ее изначального отсутствия) роза ветров в Белых мостах непредсказуема…

Может, привязать к записке что-то тяжелое? Тот же футлярчик с помадой, к примеру, или еще какую-нибудь безделушку, желательно, яркую и блестящую, чтобы случайный прохожий наклонился за ней? Не факт, конечно, что он, прочитав записку, не выбросит ее немедленно, вместо того, чтобы сообщить по указанном адресу (пусть даже я обещала вознаграждение). Этот человек вообще может оказаться неграмотным, а бумажку пустит на самокрутку, но… Вдруг мне повезет?

Увы, воплотить планы в жизнь я не успела: в замочной скважине провернулся ключ, дверь отворилась, и на пороге появился мой пленитель.

— Кто вы такой и по какому праву держите меня взаперти? — сурово спросила я, порадовавшись, что закрыла окно после первой неудачной попытки с запиской, а теперь сидела на стуле и рылась в сумочке.

Еще бы закинуть ногу на ногу, скрестить руки на груди, вздернуть подбородок, придать лицу непримиримое выражение (для этого и стараться не нужно) — и образ пленной королевы готов.

Впрочем, по здравом размышлении я отбросила это сравнение. Пленные королевы в большинстве своем скверно заканчивали: кого-то казнили при большом стечении народа, кого-то уморили в застенках, а кто-то вышел замуж по принуждению и нарожал дюжину-другую детей, большая часть которых умерла во младенчестве. Бывали исключения, конечно, но мне совершенно не хотелось проверять, отношусь ли к ним я.

— Думаю, мое имя вам ни о чем не скажет, нэсс Ирритор, — ответил он с доброжелательной улыбкой.

Дверь, однако, запер и спрятал ключ в жилетный карман. Опасался, наверно, что я могу пойти на прорыв… но в таком случае ключ было бы разумнее проглотить. С другой стороны, я ведь могу вспомнить неаппетитные рассказы Нокса и сообразить, как лучше выпотрошить добычу…

— Или, быть может, правильнее будет обращаться к вам — нэсс Ирп? — продолжил он уже суровым тоном. Очевидно, выражение моего лица оказалось совсем не таким, какое следовало бы иметь несчастной пленнице, трепещущей перед похитителем.

— С какой стати вы собрались называть меня чужим именем? — нахмурилась я, предчувствуя нечто занимательное. — И, к слову, всё-таки представьтесь. Нужно же мне как-то обращаться к своему тюремщику!

— Право, не нужно такой экспрессии, — улыбнулся он, взял второй стул и уселся напротив меня.

Теперь нас разделяло совсем небольшое расстояние, и я могла рассмотреть этого человека в мельчайших подробностях. Если бы он еще свет зажег, вышло бы еще лучше, а то в комнате было темновато — хотя утро уже наступило, выдалось оно тусклым и серым. Увы, вряд ли в этом доме имелось газовое освещение. С другой стороны, я была согласна и на свечи: канделябр — отличное оружие, по уверениям Виалисса, а я привыкла доверять старшему брату в таких вопросах.

Но я отвлеклась. Напротив меня сидел довольно молодой — вряд ли старше Виалисса — мужчина приятной наружности, в которой я, как ни старалась, не сумела отыскать ничего злодейского. У него было симпатичное лицо с правильными чертами, отмеченное той неуловимой печатью вырождения, что отличает потомков очень старых семейств. Это выглядит даже пикантно, если не задумываться о том, какие именно заболевания передаются в таких семьях из поколения в поколение.

Нокс как-то дал мне почитать исследование: чего там только не было! И сумасшествие в самых разных его формах и проявлениях — от тихого сумасбродства до мании убийства, — и врожденные уродства, и тяжелые болезни, убивающие подчас до совершеннолетия, превращающие молодых еще людей в глубоких инвалидов или дремлющие годами, чтобы в считанные недели сделать цветущего человека развалиной, и многое, многое другое.

Я бы посоветовала это чтение юным девушкам в качестве прививки от мечтаний о юных (или даже зрелых) аристократах. Равно как и юношам: знатные девушки бывают дивно хороши собой, за ними дают богатое приданое, что само по себе ценно. Вот только, если они не больны сами, то их дети почти наверняка унаследуют какое-нибудь родовое… хм… проклятие. Нокс говорил, многие напасти передаются именно по женской линии, но проявляются только у мужчин, а он разбирается в таких вещах.

К счастью, Ирритор — род хотя и знатный, но не настолько древний, чтобы успеть обзавестись подобным наследием. Да, у нас взрывной характер, но лучше уж это, чем вероятность скончаться от микроскопической царапины, потому что у тебя не сворачивается кровь. Буйных помешанных у нас в роду точно не водилось, а разбитый сервиз или сломанный стул — это, право, такая ерунда! Главное, чтобы всё это били и ломали не о чужие головы…

— Я само спокойствие, — заверила я и одарила негодяя холодной улыбкой. Во всяком случае, хотелось верить, что у меня получилась именно она, а не кровожадный оскал. — Но это ненадолго. Так как прикажете обращаться к вам, нэсс?

— Разве я могу приказывать что-либо очаровательной девушке?

— Вы меня похитили, чтобы оттачивать на мне искусство салонной беседы, или же по другой причине? Сдается мне, второе. А раз так, извольте говорить прямо и отвечать на мои вопросы!

— У меня складывается впечатление, будто это я у вас в плену, а не наоборот, — покачал он головой. — Впрочем… так оно и есть: я пленен вашей выдумкой!

Я прикрыла лицо рукой. Мне не повезло нарваться на любителя суесловия, которых я терпеть не могу. На приёмах мне всегда хочется огреть какого-нибудь болтуна стулом или хотя бы наступить ему на ногу острым каблуком… Сейчас меня ничто не сдерживало, кроме опасения промахнуться: этот тип все-таки крупнее и сильнее меня, и если я не уложу его с одного удара… Как знать, останется ли он и впредь столь же любезным?

— Можете называть меня Дальбером, — добавил он, и я нахмурилась: не слыхала таких имен…

Очевидно, мужчина заметил мое недоумение, потом что добавил:

— Родители в самом деле дали мне это имя. Долго объяснять, что толкнуло их на этот шаг — это семейное предание, до которого, смею надеяться, мы еще дойдем через год-другой.

— Вы что, шутить изволите?

— Отнюдь, нэсс Ирритор, — ответил он. — Я — сама серьезность. Фамилию, простите, пока не назову. Успеется.

— Вот как? В таком случае, нэсс… Дальбер, извольте объясниться!

— Боюсь, это будет непросто…

— У вас было время, чтобы подготовиться. К слову, это вы вытащили деньги из моей сумочки? — добавила я. — Я понимаю, почему изъят револьвер: вы вполне резонно опасались за сохранность своей жизни, — но деньги-то чем вам помешали?

— Они не помешали, они очень даже пригодились, — улыбнулся он.