Анастасия Краун - Экзопулус вздымает волны

— Поделитесь, пожалуйста, с нами, — продолжала настаивать журналистка, — как именно вы начали осознавать свою причастность к искусству? Что послужило главной причиной?

— По воле незримого, одним днем ко мне пришел Он, — Феликс горделиво приподнял голову, — и он был воздушный, почти прозрачный, через него были видны стены комнаты. И я спросил его: «Кто ты?», а он ответил, что у него нет имени и нет тела, но я могу называть его «Некто». И он сказал мне, что я избранный! И отныне должен отдать свою жизнь на благо искусства, и проживать множество жизней, и учиться ощущать их. И я согласился, и на следующий день, сразу на следующий день, я купил кисти, краски и холст, и стал рисовать, и понял, что теперь я действительно могу творить прекрасное! И с тех пор я стал другим, и я делюсь этим! И это великая сила!

— Настолько ли это великая сила? — послышался звонкая фраза со стороны.

— Простите, можно ли уточнить, что вы имеете в виду? — переспросил Литтон.

— Да и представьтесь, прежде чем задавать вопрос. У нас есть установленный порядок, просьба его придерживаться, — невозмутимо дополнил пан Вишцевский.

Фраза принадлежала юной девушке в больших очках с фиолетовой оправой и скромным хвостиком. Ее вполне можно было принять за прилежную студентку-первокурсницу, втайне ото всех сочиняющую стихи о безответной любви, но, тем не менее, ее голос звучал твердо и уверенно и в нем проскакивали звонкие нотки сарказма:

— Меня зовут Соня Климова, я работаю на новостной сайт «Арт Инспект». Вы рассуждаете о красоте и величии ваших работ и своей уникальности. Однако это признают далеко не все. Прокомментируйте, как вы относитесь к критике, которая обрушилась на вас после последней выставки в Лиссабоне?

Феликс ненавидел подобные темы, пытаясь отмахиваться фразами о том, что такие вопросы могут волновать лишь недобросовестных журналистов, которые не способны на что-то большее. Но на самом деле причины были намного более вескими, чем обычная неприязнь к вредным рецензиям, и очень многого Феликс старался не афишировать. Феликс явно начинал сердиться, и это, конечно, не могло скрыться от глаз внимательных корреспондентов.

— Меня не интересует критика, потому что люди, которые способны на это жалкое, презренное, отвратительное… это… в общем, они просто еще не дошли до того уровня, чтобы понять меня. И они не хотят идти! Не хотят познать прекрасное! Не хотят сорвать оковы! Ограниченность, да… вот бич нашего времени!

— Так, давайте перейдем к следующему вопросу, — вставил пан Вишцевский.

— Может быть, прервемся на некоторое время? — занервничал Фарнсуорт.

— Нет! Не прервемся! Дальше, дальше, дальше! Говорите, говорите!

— Котельников Сергей, газета «Полушенский вестник», — откликнулся на возглас небольшой коренастый мужчина лет сорока, одетый в узковатую ему рубашку розового цвета, аккуратно заправленную в коричневые брюки. Светлые брови оттенялись коротко подстриженной челкой, концы которой немного закручивались вверх, что в сочетании с круглыми щечками придавало лицу полудетское выражение. — Как у вас с личной жизнью? Не собираетесь заводить семью?

— Да что же это такое! — взвился Феликс. — Как можно такое говорить? Я! Я летаю на высотах, вам неведомых! Я отправляюсь туда и рассказываю вам об этом! А вы не имеете ни малейшего представления ни о чем! Я! Дарую вам знания! А вы обесцениваете мои слова своими субъективными материями! На этих высотах нет всего этого! Всего этого… Не трогай! Литтон… не трогай меня!

Публика с нескрываемым интересом наблюдала за происходящим. Феликса не на шутку подбрасывало от возмущения, отчего он размахивал руками и подпрыгивал в кресле, одарив своих «славных товарищей» десятками сочных видеозаписей. Напряженность в зале и неадекватность происходящего усиливались в геометрической прогрессии, подпитывая друг друга, и, быть может, имей Литтон немного большую силу воли и свободу действий, интервью можно было придержать и вежливо откланяться, пообещав эксклюзивный материал при удобном случае. К сожалению, сэр Фарнсуорт не умел настаивать, Феликс не умел останавливаться, а пресс-конференция планировалась длительностью не менее полутора часов, посему Литтону снова пришлось уступить, предоставив слово следующему корреспонденту. И, видимо, это оказалось ошибкой.

Корреспондент казался явно невыспавшимся, да и выглядел не особо опрятно — одежда была мятой, щетина не до конца сбритой, пепельно-черные волосы растрепанными, а на джинсах виднелась небольшая круглая дырка, старательно залитая сверху клеем «Момент Кристалл». Но всю внешнюю несобранность с лихвой компенсировал пронзительный взгляд, как говорили ему раньше, «цепкий на детали».

— Артем Поплавский, газета «Знать». В своей вступительной речи вы поведали нам о том, насколько актуальными и весомыми являются ваши работы во многих странах мира…

— Так и есть, — расплылся в улыбке Феликс. — Я творец, и мои картины — это живительный эликсир для душ страждущих. Уникальность и самобытность есть признак настоящего шедевра…

— Вместе с тем я тщательно проанализировал вашу творческую деятельность, и, думаю, для вас не будет откровением то, что за последнее время ваша популярность в мире стала значительно снижаться…

— Что?! — Феликс побледнел. — Бред!

— Ваш пик популярности пришелся на 2009 год, когда многие издания назвали вас одним из самых модных и перспективных молодых художников, которых ждет блестящее будущее, однако с каждым годом интерес к вам и вашим работам становился только меньше. Как я выяснил, почти все крупные галереи отказываются с вами работать и выставки не набирают большое количество посетителей…

— Господа, пресс-конференция окончена, — спешно проговорил Литтон. — Всем большое спасибо за…

— Значительные материальные траты и неоднократные скандалы также негативно сказываются на вашей репутации, при этом ваши образы и высказывания с каждым годом становятся все более эксцентричными. Внешне все это выглядит как тщательно спланированный маркетинговый ход, что противоречит вашим высказываниям о личностной свободе, не скованной действительностью. Вы продолжаете говорить о себе, как о творце, эпохальном гении, но как профессиональные критики и арт-коллекционеры, так и обычные поклонники современного искусства склонны оценивать ваши полотна весьма негативно. Как вы можете это прокомментировать?

— Какая гадость! Гадость!

— Мы не сможем ответить, потому что время пресс-конференции истекло. Приношу свои извинения, а также… — Литтон со свойственной ему тактичностью всячески пытался выправить ситуацию, но Феликс уже никого не слышал, и с каждым моментом закипал все сильнее: