Дарья Снежная - Операция Волчье сердце

Надо отдать должное Лейту — он сумел провернуть арест без шума. Видимо, как-то выманил Ревенбрандта из зала, а там уже и он сам, услышав список собственных прегрешений, наверное, предпочел пока сохранять молчание и не устраивать громкую сцену.

Меня кольнуло иголочкой вины. Ладно, может, так кричать на него и не стоило. Но сам хорош! Ведь и зашибить мог идиота! Да даже если и не прибил бы — эта выходка могла стоить капитану работы и в принципе карьерного будущего в городе. Чем он только думал? А если бы у меня не получилось надавить на Валлоу?

В конце концов, я просто за него испугалась!

Попеременно вспыхивая то раздражением и злостью, то желанием обнять и поцеловать, я приблизилась. Спина, на которую я глазела, по мере моего приближения становилась все напряженнее и напряженнее, будто Лейт на моих глазах заковывался в броню.

— Капитан, можно вас на два слова?

Он даже не обернулся, только дернул плечом и загнал в карету Алемана. Судя по виднеющимся из окна физиономиям, ехать им всем будет тесновато… Поколебавшись мгновение, а потом махнув рукой на видимость, я проговорила, лишь чуть понизив голос.

— Вольфгер, поехали домой. Ты свое дело сделал. Не прямо сейчас же ты будешь его допрашивать…

Вервольф обернулся — резко, всем телом, так, что я даже мелко вздрогнула от неожиданности. Взгляд его, брошенный на меня сверху вниз, был нечитаем.

— Спасибо, мастер Алмия, но я способен самостоятельно решить, когда и как мне выполнять мою работу. Благодарю за содействие. Развлекайтесь.

С этими словами он вскочил на козлы к кучеру, и карета тронулась по бульвару, прочь от здания ратуши, оставив меня на ступеньках одну.

Дунул ветер, все тело содрогнулось от озноба, а я все равно несколько мгновений не могла пошевелиться, глядя вслед удаляющемуся экипажу. Не веря тому, что только что случилось. Что Вольфгер со мной… так. Фактически на глазах у сослуживцев, лакеев и даже преступников, бездна его забери! Да даже если они ничего и не слышали, что вполне вероятно — все равно!

Все равно!

Я стиснула зубы и почувствовала, как губы сжимаются в некрасивую тонкую линию. Ну, Вольфгер! Я сделала знак рукой, и ко мне тут же подскочил один из лакеев.

— Мою накидку. И карету.

— Как будет угодно, госпожа Алмия.

Уже сидя в теплом, обитом бархатом нутре экипажа, я почувствовала, как глаза защипало. Слезы, которых я сама от себя не ожидала, покатились по щекам. Одна слезинка за другой, безостановочно. Я шмыгала носом, как девчонка, вытирала их ладонями, но все равно продолжала реветь, проклиная бал, Алемана, Валлоу, Кевина, Диану, Николаса, втравившего меня во все это. И капитана.

Капитана — особенно.

И особенно за то, что я, Элисавифа Алмия, мастер-эксперт, представительница одной из старейших семей всего королевства, умница и красавица — вместо того, чтобы купаться в восхищении и обожании, трясусь одна в карете по дороге домой и рыдаю.

На этой мысли проклятия — и рыдания — начинались по новому кругу.

Повинуясь какому-то дурацкому бунтарскому духу, я стянула туфли еще на первом этаже и медленно потащилась по лестнице босиком, не жалея дорогущих чулок и подола платья, безжалостно задранного и смятого в кулаке.

О платье было думать нельзя. Мысли о платье вызывали новую душащую слезливую волну. Сколько я носилась с этим платьем, сколько предвкушала взгляд, которым на меня будут смотреть глаза с волчьим призраком за зрачками, сколько упивалась грядущим торжеством! Как сладко сжималось все внутри от мысли о том, чем мне отольется это платье потом, после…

Дура.

Я шагнула в квартиру, и шелковый камень обласкал босые ступни. Обида и злость вспыхнули с новой силой. Я зло топнула, швырнула туфли, стянула с себя платье прямо там, в коридоре, бросив метры шелка и горку драгоценных камней бесформенной грудой на полу.

Ну, Вольфгер! Попробуй только заявиться ко мне под утро с извинениями! Я тебе такое устрою!..

Я долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, прокручивала в голове случившееся, вертела так и сяк. И даже не поняла, когда провалилась в какой-то мутный, больше похожий на дрему сон. А когда проснулась с больной головой и с отвратительным настроением, отстраненно подумала о том, что устраивать ничего не придется.

Потому что не заявился.

Кевин Ревенбрандт просто не сдался.

Сначала капитану пришлось просидеть с ним в участке до самого позднего утра, пытаясь вытащить хоть что-то, но племянник покойной Аморелии только все отрицал с уверенным видом, утверждая, что свидетельство одного преступника еще ничего не значит — мол, с таким же успехом он мог ткнуть в кого угодно, а иных доказательств у стражи нет.

Отчаявшись выбить признание без особых телодвижений, Вольфгер, не откладывая дело в долгий ящик, отправился на обыск городского жилища уважаемого подозреваемого, где подняли вообще все, что может и не может иметь отношение к делу. К делам, поскольку в свете случившегося, смерть почтенной старушки и пропажа артефакта выглядели еще более подозрительно.

Вольфгер торопился. Он хотел сделать как можно больше, пока не…

Но «не» все никак не наступало. Валлоу будто с ударом память отшибло и никакой ответки не последовало, что одновременно вызывало облегчение и нервировало ощущением готовящейся подлянки, куда большей, чем увольнение. Более того, Валлоу не позволил адвокатам и родственникам отбить Кевина на свободу, пока ведется расследование — непреклонно сославшись на законы, которые в любой другой момент он мог бы ненавязчиво обойти.

В итоге, впервые после бала Вольфгер вернулся домой лишь ближе к полуночи следующего дня. Легкие дразнящие, практически неуловимые нотки витали на его лестничной площадке и манили наверх. И вервольф даже сделал шаг в сторону лестницы, но сам себя остановил.

Поздно уже.

…да и есть ли смысл?

Хлесткие слова и так сильно царапнувшая фраза, наложившаяся на оскорбительное словечко Валлоу. Пес. Место. Он ведь изначально ни на что особенно не рассчитывал. Слишком уж они разные.

Хотя поговорить все же стоит. Чай, не дети…

Когда на следующее утро они столкнулись на лестнице, серые глаза вспыхнули гневом и обидой, губы сжались, и она прошла мимо, выбивая искры из камня стуком каблуков, не дав капитану и рта открыть.

А может, и не стоит, философски рассудил Вольфгер. Как случайно началось, так и…

В конце концов, их обоих все устраивало и «до»…

Сны, правда, вернулись. Волчья натура куда болезненнее воспринимала отказ от желанной добычи и куда меньше, чем человеческая, понимала, для чего этот отказ вообще был нужен. Вот же она — под носом ходит и манит ароматом, им же, между прочим, подаренным ароматом! Но человек от зверя тем и отличается, что способен свои желания контролировать.