Тамара Лисицкая - Двенадцать

Вдруг на противоположной стороне кабинета в нише с книгами зазвенел ключ, и распахнулась дверь, не замеченная мною раньше. Это была обычная дверь, не встроенная в бар, а просто замаскированная бутылками… Скромная деревянная дверь масти стоящего рядом книжного шкафа. Да, и без ручки. Но с замочной скважиной. Дверь распахнулась, и в проёме возник Макс.

— О! — он отступил назад и прикрыл ладонью лицо. — У вас минутка нежности! Извините!

Лёва вскочил, чуть не сбив меня с ног, и подлетел к Максу, потом со страшной силой швырнул его обратно в темноту коридора. Он захлопнул дверь и закрыл её своим ключом.

— Ты хотела поговорить? — он был возбуждён. — А я хочу отдохнуть! Едем!

Он схватил меня за руку, и мы поехали. На такси.

— Я сойду с ума! — начал он отдыхать уже в машине. — Я начинаю тихо ненавидеть всех журналистов, редакторов, учителей, адвокатов и таксистов!

Таксист не отреагировал. Крутил свою баранку.

— Это какое-то начало конца!

Я молчала. Можно было поддержать, пожалеть. Можно было пожаловаться — у меня тоже не всё в жизни искрилось счастьем. Но я молчала. А Лёва, не находя никаких реакций ни со стороны таксиста, ни с моей, завёлся ещё больше.

— Почему ты молчишь? Тебе нечего сказать?!!

Неужто мой будущий муж мучается истерическими припадками? Не страшно, я знаю стопроцентное средство — нужно сохранять благородную вменяемость. Парикмахерши-соседки сдувались на десятой минуте, начинали тихо рыдать и проклинать мою бессердечность. Потом постепенно приходили в себя. Пора заниматься налаживанием личной жизни, пора. Мне нужна помощь, и я не ждала её ниоткуда, кроме как от Лёвы. Значит, нужно работать. В этой стране всегда так — помощь чаще всего нужна женщине, но она должна сначала спасти своих потенциальных спасателей, а потом попытаться доверить им себя. Не ослабляя контроль…

— Мы должны кое-что объяснить друг другу! — вдруг решительно заявил Лёва и поправил волосы.

— Прекрасно. Начинай.

Он посмотрел с тревогой.

— Тебе не кажется, что это ТЫ должна начать?

Желание воспитывать боролось во мне с более сильным желанием поплакаться. Если бы этот монумент прижал меня к груди, если бы обнял мою больную голову и прошептал что-то вроде: «Милая моя, солнышко лесное… Что с тобой происходит? Скажи мне, я всё починю, всё устрою, у меня много связей…»

— У меня много связей, — откашлявшись, заметил Лёва. — Можно попытаться решить наши проблемы, не вынося сор из избы.

— Я не люблю пользоваться связями, — частично это было правдой, частично моим протестом против его фригидности. — Засунь свои связи в задницу!

Шофёр довольно улыбнулся в усы.

— Что? — Лёва заморгал ресницами часто-часто. — Что ты только что сказала?

— Я сказала «засунь свои связи в…»

— Стоп! — он прикусил губу. — Знаешь ли ты, что за тысячи лет звёзды сместились относительно Земли на несколько градусов? Нет? Но ведь это катастрофа! Ты думаешь, Водолей сейчас соответствует Водолею? Нет, конечно! Смешно даже предположить, что он соответствует!

Я так и не смогла понять его. Я смотрела на него и не понимала, что произошло.

— Лёва? Всё нормально, Лёва?

— Нет, ненормально! — он ударил кулаком в спинку водительского кресла. Водитель в гневе обернулся. — Колоссальные изменения могут произойти, неужели не понимаешь! Уже сейчас происходят! Ураганы в Москве, Левински в Белом доме, Мерилин Менсон в музыке… Это только разведка боем! Ещё чуть-чуть, и аномалия станет новой нормой, и следующее поколение не будет понимать, что такое мороженое… Они будут ассоциировать это с холодильными установками в моргах!

Водитель постарался поскорее довезти нас до китайского ресторанчика. Я уже не дерзила, чёрт с ней, с правдой… Нужно понять, серьёзно заболевание у Лёвы или нет.

И чем дольше я смотрела на его неприлично красивое лицо, занятое обработкой китайской пищи, тем больше понимала, что Лёва мне не помощник. Он уже не нёс звёздную ахинею, мы мирно говорили о крысах. Они, как показывает практика и наблюдения, имеют совершенно человеческие реакции. К тому же они изгои. Пёсиков и котиков печатают на открытках, а крыс ругают непечатными словами. Это несправедливо. Лёва не может терпеть такую ерунду. Он бы пригрел тех, кто имеет у человечества ещё более низкий рейтинг, — тараканов, гусениц, змей, дождевых червей, — но они не способны общаться. А это дело — общение — имеет колоссальное значение, если вы собираетесь жить с кем-то в одном доме. Крысы же — особенно Констанция, молодая, недавно поступившая, но абсолютно гениальная девушка, — способны на что угодно… (Ох, Лёва… Дела хуже, чем я себе представляла.)

К столику время от времени подходили засвидетельствовать почтение разные люди. Тренькала музычка. И всё это было похоже на последствия какого-то киношного азиатского крепкого кальяна.

— Я слышала, вы невеста Льва Петровича? — прошептала мне вдруг дама из числа очередных старых знакомых Лёвы. — Вам повезло, дорогая. Хотя для того, чтобы жить с Львом Петровичем, нужно иметь железную нервную систему. Я, например, не смогла…

Спасибо тебе, добрая женщина… Стерва. С каким бы удовольствием я послала бы тебя туда же, куда пыталась послать в такси Лёвины связи!

В семь позвонил Рушник и предложил подвезти меня в спортзал к адвокату. Я, сонная и злая, отказалась и грязно обругала Николая Игоревича. Тогда он сообщил, что приедет сам по себе, как независимый наблюдатель. Ему, видите ли, хочется знать реакцию Резанникова на мой материал. А потом, если материал понравится, он, Рушник, отвезёт меня позавтракать. Я грязно обругала его ещё раз.

Потом позвонил фотограф Метрин и дико извинялся, но фотографии получились плохо. Какой-то кошмар. Он, Метрин, десять лет в фотографии, но тут со светом — полная беда. Всё было сделано по правилам. А вышло — хуже некуда. И он обязательно подъедет днём в адвокатский офис и сделает повторный сеанс. Но не буду ли я любезна, не захвачу ли «мыльницу» с тем, чтобы — на всякий случай — сделать несколько «домашних» фото в спортзале…

Потом я долго набирала Макса. Нужно было упросить его подбросить меня сначала в редакцию за фотоаппаратом, потом в спортзал. И оградить меня от рушниковских эмоций.

У Макса не отвечали. Наконец, звонке на двадцатом, сонный женский голос спросил в трубку:

— Чего?

— Будьте добры, пригласите Макса, пожалуйста.

— Макса? — девушка, видимо, пыталась вспомнить, кто такой Макс. Потом я услышала нерадостный голос коллеги.

— Макс внимательно слушает!

Я вкратце объяснила ему задачу и быстро повесила трубку, чтобы не поругаться.

— Что, нельзя было ему по факсу твой опус выслать? — зло ворчал Макс и зевал так, что не вписывался в повороты.