Тамара Лисицкая - Двенадцать

— Он будет в спортзале, там нет факса. А время не терпит.

— Зато я почему-то должен всё терпеть!

Спортзалом называлось громадное помещение с барами, стоянками и прочими атрибутами удачной спортивной и бандитской жизни. Макс долго не хотел выбираться из машины и просил оставить его поспать. Но перспектива столкнуться в коридоре тет-а-тет с Рушником мне не нравилась. Пришлось заму главного редактора выползти на улицу.

Он ворчал всю дорогу, ругал меня, Рушника, Лёву, какую-то Марину… Охранник-вахтёрша долго не могла понять, кого мы ищем. У них, видите ли, умеренно свободное посещение по абонементам. Её никто не уполномочивал узнавать фамилии и потом сообщать их нам. Пришлось идти по этажам.

Макс сразу оживился — там-сям мелькали ухоженные девочки-спортсменки-фотомодельки. Я вдыхала смешанный аромат водной хлорки и пота. А это что? Знакомый запах без запаха — у меня, как у охотничьей собаки, зазвенели мышцы.

— Он там, — сказала я и не узнала своего голоса.

— Вот и иди к нему, — Макс уже настроился на волну очередной фотомодельки в обтягивающем велосипедном трико.

Я молча потянула его за собой. Мои руки дрожали.

— Извините, девушка! — крикнул Макс фотомодельке. — Старшая сестра разбушевалась! Сейчас я её утоплю в бассейне, и мы сможем вместе с вами сделать разминку!.. Куда ты меня тащишь, ненормальная?

Мы топали по неосвещённой лестнице. Никаких указателей, голые стены. В горле у меня рос комок тошнотворной горечи, ноги заплетались, голос прерывался и дрожал. Выглядела я, наверное, ужасно…

— Сейчас… Сейчас… — хрипела я.

— Да что сейчас! Ты совсем свихнулась! Отпусти меня!

У невзрачной двери, единственной на пролёте, я остановилась.

— «Кабинет измерения показаний», — прочитал Макс на табличке. — Ты что-то хочешь у меня измерить? Так я не дамся! Я гордый!

Меня вырвало прямо на лестничной клетке. Макс замолчал и отошёл в сторону.

— Да-а-а, — наконец, выдавил он. — Тебе надо больше отдыхать…

Я стояла, держась за стену. В голове гремело, тело висело на мне тряпкой.

— Он там, — говорила я не своим голосом, не осознавая, что со мной происходит…

— Кто? — вежливо спросил Макс. Потом вдруг подошёл к двери, рывком открыл её и заглянул внутрь. Какое-то время шарил в темноте, затем щёлкнул выключателем…

Я всё ещё стояла у стены, когда Макс вышел обратно. Он молча закурил.

Я рыдала у стены, кашляла, пыталась сделать шаг. Сделала.

На полу кабинета измерений среди спортивного мусора лежал вчерашний адвокат Резанников. Вернее, то, что от него осталось. Неизвестный безумец изрезал его вдоль и поперёк. По сути дела, остался только человеческий конструктор. Я стояла в дверном проёме и выла, как волк.

Потом, не давая себе отчёта, я начала бродить по кабинету. Я просто кружила вокруг адвокатских нарезок и что-то говорила, плакала, хохотала. Временами в проёме видела серьёзное лицо Макса…

На напольных весах горкой лежали адвокатские пальцы-сосисочки.

— Макс! — позвала я, присев рядом с весами.

— Ну? — Макс подошёл, брезгливо ступая.

— Макс, — мой голос дрожал, но я ощущала себя лучше, — сфотографируй это, Макс.

И тут я сделала то, что не смог бы объяснить ни один доктор. Я аккуратно разложила пальцы, затем согнула свой, живой и тёплый, и поднесла к адвокатским.

— Фотографируешь, Макс?

— Фотографирую, — голос его был странным. — Ты себя нормально чувствуешь?

— Нормально… Фотографируешь?

— Фотографирую-фотографирую! — он достал «мыльницу», щёлкнул. — Но, предупреждаю, ты сама себе здесь не понравишься. Подружкам лучше не показывай.

— Поедем к Инге, да, Макс?

Он схватил меня — почему-то за ухо, — выволок на лестницу и потащил вниз.

Уже возле редакции он остановил машину и выбежал к телефону-автомату. Я смотрела в окно, видела, что он что-то энергично объясняет, машет руками… Постепенно сознание возвращалось ко мне…

— В милицию анонимно позвонил, — сказал Макс, загружаясь. — Ну, куда тебя — в психушку или к редактору?

— В «Вечерку», — прохрипела я.

— Что, правда, что ли? — он обернулся ко мне. — А если буянить начнёшь? Бросаться на людей? Петь запрещённые песни?

— Я в порядке, Макс, — ответила я. — Со мной было что-то непонятное. Приступ какой-то… Всё прошло. Едем в «Вечерку». Давай выпьем чего-нибудь. Время есть. Потом поедем в «Вечерку».

— Когда человек говорит о выпивке, я верю, что он здоров. — Макс лихо развернулся.

Купил в палатке недорогой коньячок, и мы, не выходя из машины, выдули его, передавая из рук в руки маленький, как напёрсток, серебряный карманный Максов стаканчик.

— Ты знаешь, мне всё это перестает нравиться, — загрустил Макс. — Ерунда какая-то. Я хочу кого-нибудь привлечь к ответственности!

— Кого?

— Не знаю. Тебя, например… Всё, поехали. Хочу сегодня успеть уйти в отпуск.

Максу было всё равно — трезв он или пьян. Машину заносило на поворотах, троллейбусы повисали на усах, уворачиваясь от нас. Слава богу, обошлось без жертв и разрушений. Хотя я не удивилась бы нисколько.

В «Вечерке» нас уже знали, приветливо улыбались.

Инга Васильевна, облачённая в силуэтный костюм в породистую полоску, шла по коридору под руку с толстым гражданином в очках. Гражданин внимательно слушал и кивал, она тихо говорила ему что-то. Увидела нас, коротко попрощалась, и толстяк вежливо испарился.

— Идём! Идём! — Инга Васильевна на ходу перестроилась, пропустила свою руку под мой локоть. — Скорее! Я всё поняла!

Макс объяснялся, я тупо шлёпала, глядя под ноги. Рядом с моими перепачканными туфлями сверкали блестящие босоножки Инги Васильевны с жемчужными ноготками. Её рука крепко держала мою. Всем тем, что у меня было справа, я ощущала её тело. Выпуклое твёрдое бедро, тёплое плечо…

Что всё-таки происходит? Почему все эти люди сохраняют спокойствие? Почему они говорят сейчас о деньгах? Почему у них жемчужные ногти? Во мне самой что-то окончательно переломилось.

Мне пришлось напрячь память, чтобы понять, зачем меня усадили за компьютер. Рядом стояли сотрудники «Вечерки». Смотрели на меня — кто с грустью, кто с удивлением. Макс требовал принести мне кофе, что-то говорил в моё ухо, суетился, выгонял посторонних. Газетчики, оглядываясь, потянулись к выходу в коридор. Вдруг из толпы выскочил молоденький паренёк, курьер наверное, подбежал ко мне и протянул блокнотный лист.

— Распишитесь, пожалуйста, Лора!

— Что? — я никак не могла понять, чего ему надо, под чем я должна поставить подпись, лист же чистый.

— Дайте автограф на память! — паренёк просто истекал счастьем. — Толику от Лоры Ленской!

Макс сделал круглые глаза.

И снова улица, расступаются автобусы.