Тамара Лисицкая - Двенадцать

— Ну, как? — спросил он треснувшим голосом.

Я не очень поняла, что он имеет в виду, но на всякий случай кивнула. Лёва повернулся ко мне спиной и лёг на кровать — медленно, как будто у него всё ещё смертельно болели все винтики и стыки тела. Я подождала ещё, потом подошла и села рядом. Что мне было нужно? Да не знаю! Села рядом и даже взяла его за руку — рука была холодная и пульсирующая. Я держалась за эту руку, но мне не становилось легче и спокойнее. Наоборот. Становилось тревожнее, страшнее и грустнее.

— Что сидишь? — прохрипел Лёва, не размыкая слипшиеся ресницы. — Езжай же!

Он как будто бы даже был рассержен, и я понимала почему. Конечно, конечно мне надо ехать! Я встала и побрела куда-то одеваться, и вот тут раздался звонок. Совершенно нормально, так и должно было быть. Это — Макс. Я сняла трубку.

— Слушай, извини, что так поздно… Или рано… Но тут такое дело… В общем, у меня сложилось такое впечатление, что ты очень интересуешься разными экзотическими смертями: расчленёнкой, удушениями и прочим. Я прав?

Я молчала. Но происходящее меня не удивляло.

— Так приятно с тобой общаться иногда… Так вот, предположим, ты мне ответила: «Да, я интересуюсь разными экзотическими смертями». И что на это говорю я?

Не дождался реакции (я в это время натягивала джинсы. Кстати, оказалось, что подушку я до сих пор таскала с собой).

— Эй! Але, народ! Ты меня слышишь? — Макс звучал несколько обиженно. — Ладно, не хочешь интересоваться — скажу просто так, без надежды на поощрение… В общем, я сейчас временно квартируюсь у одного человека… Тут такой специальный дом — для солидных бобров… Так вот, мы тут не спали, а за стеной… Короче, судя по всему, в соседней квартире только что кого-то грохнули, и у меня есть все основания звонить тебе и настаивать на твоём приезде… Только поторопись, скоро кто-нибудь вызовет милицию…

Я уже зашнуровывала ботинки.

— Бери мотор, запоминай адрес…

Сонный дедушка-консьерж вопросительно поднял брови. Я назвала номер квартиры, представилась только что приехавшей родственницей. Дедушка долго сомневался, потом набрал номер квартиры, в которую я шла.

— Инга Васильевна? Простите, Христа ради…

Инга Васильевна! Макс живёт у Инги Васильевны! Они «тут не спали»… Я прислонилась к стене. Это невыносимо.

— …Значит, я пропускаю… Как её записать? Ага, ага. Доброй ночи, Инга Васильевна…

Дедушка заскрипел ручкой в журнале.

— Распишитесь, — протянул мне ручку на верёвочке. — Извиняюсь, но ночью у нас строго…

Я сомнамбулически расписалась напротив его пальца. В графе с известным мне номером квартиры значилась какая-то «кто-то Иванова». Шифруется Инга Васильевна, не желает, чтобы консьерж знал, кто приходит к ней ночью.

Лифт с ковриками, пятый этаж, длинный коридор с аппендиксом-тамбуром на две квартиры. Вот эта дверь — Инги Васильевны, значит, соседняя — та самая, с очередным кошмаром. Хотя за дверью редакторши меня ожидал кошмар не меньший.

Дверь открыл Макс. Он был умыт и причёсан, короткий халат с кистями до колена.

— Проходи, проходи… Кофе? Водка?

Всё в этой квартире было решено в радикально восточном стиле. Откуда-то из красного бархата вынырнула Инга Васильевна — в халате, в косметике и с сигаретой.

— Проходите, Лора, мы вас ждём…

Они были в бодром расположении духа. Информационный повод моего приезда не казался им поводом для печали.

— Мы вас очень ждали, Лора, — красавица Инга Васильевна угнездилась в кресле. — Как мы теперь поступим? Что вы чувствуете? Могу ли я снимать на камеру всё, что будет происходить?

Макс принёс крохотную пижонскую чашечку кофе и присел рядом со мной.

— Пей, только быстро. Времени в обрез. Зашли, отметились, ушли. Работаем в перчатках. Через полчаса туда приедет чувак из пиццерии, он-то труп и обнаружит. Инга… Васильевна… У вас есть фотоаппарат?

— Естественно, — она невозмутимо затянулась. — У меня есть фотоаппарат.

Макс выдержал небольшую паузу.

— Ну, так дайте его нам, Инга Васильевна!

Редакторша стряхнула пепел.

— Возьмите в спальне, Максим Иванович… Непосредственно на зеркале.

Макс хотел что-то сказать, но промолчал и исчез за портьерой.

Мы остались вдвоём.

— Видите, Лора, всё получается так, как должно было получиться.

Она забросила свою красивую ногу на другую свою красивую ногу.

Я слабо реагировала на мир, меня отключило, и отчётливее всего сейчас я ощущала тошноту ичугунную тяжесть век.

Вошёл Макс, начал распоряжаться, велел мне встать, а Ингу Васильевну отправил курить на лестницу.

— Да-да, Инга Васильевна, в наше время очень важно вовремя встать «на шухер»… И не создавайте пробку. У нас мало времени. Нам надо сделать шаг в историю, а вы отказываетесь сделать даже шаг на лестницу…

Я бессмысленно перемещалась по комнате, задевая ковры тапками с острыми восточными носками. Ткнулась в портьеру, выхода не нашла, вернее, нашла сразу много выходов. Комната, в которую я попала, выпутавшись из тяжёлого бархата, была украшена диваном со шкурой и верёвочками. Знакомый диван.

— Ты где? — Макс запутался рядом в портьере. — Блин, с этой её подвесной системой…

Вынырнул и перехватил мой взгляд.

— Что делать, я путешествую — и моя мебель путешествует. Не мог же я бросить любимый диван? Ты готова? Идём.

Мы выползли из восточного рая Инги Васильевны и остановились в тамбуре перед соседской дверью.

— Минут сорок назад его грохнули… Или сильно побили… В любом случае есть смысл зайти… Чувака зовут Жак, любит заскочить к Инге Васильевне и потрещать о том о сём… Сейчас я тебе скажу его фамилию, и ты обалдеешь! Бариновский! И заметь, в нашем журнале он представлен среди прочих в номинации «Лучший политик»!

Я, конечно же, знала. То есть, кажется, знала. События последних недель так испортили мою голову, что я уже ни в чём не могла быть уверена. Когда-то давно, в эпоху моей спокойной и ровно текущей провинциальной жизни, я ничего не понимала в политике. Вряд ли стала понимать и сейчас.

— Что же вы не зашли к нему раньше? — спросила я вдруг. — Вдруг ему помощь нужна была?

Макс молчал. Он смотрел на часы, а я смотрела на него.

— Всё, мать Тереза, вперёд, — он нажал кнопку звонка перчаточным пальцем и прислушался. — Тихо. Думаю, нас не пригласят…

Нажал. Дверь не поддалась. И тут Макс достал из широких штанин КЛЮЧИ и ОТКРЫЛ ИМИ ДВЕРЬ пострадавшего гражданина Жака Бариновского!

Краем мозга я зафиксировала этот момент. Пару метров топала вслед за Максом по коридору и пыталась сформулировать вопрос. Ох, как много новых неприятных ощущений забеспокоило меня!

— Жак! Жак Рудольфович! О, мама мия, язык вывихнул, — он на ходу обернулся ко мне. — Не скорби раньше времени, возможно, он просто напился пьян и валяется среди фикусов… Жак Рудольфович! Мы тут гостили у Инги Васильевны и слышали шум! Решили заглянуть по-соседски! Жак Рудольфович!