Дарья Донцова - Дневник пакостей Снежинки

– Понятия не имею.

– Поразмысли.

– Да кому и зачем понадобилось это со мной проделывать? – удивилась я.

Оксана наклонила голову.

– Кому ты дорогу перешла? В какое дело Дегтярева снова нос свой сунула?

– Честное слово, я вообще ничего про его дела не знаю, – поклялась я.

– Брала чужое?

Я обомлела.

– Подозреваешь меня, свою лучшую подругу, в воровстве?

– Конечно, нет, – сказала Ксюня, – но можно попросить, например, чужую помаду, чтобы губы покрасить, новый цвет примерить.

Я поморщилась.

– Ты знаешь мою брезгливость. Если вдруг мне понравится что-либо из чужой косметики, я запишу название фирмы, номер и куплю себе новую на пробу.

– Вещи? Платья? Помнишь, мы с тобой раньше часто менялись одеждой?

– В бедные годы бывало, – согласилась я, – но теперь мне не надо просить у тебя, например, туфли. И пользовалась я исключительно твоим гардеробом. А ты здорова и судорогами не страдаешь.

– Посылки получала?

Я покачала головой.

Дверь приоткрылась, послышался голос Зямы:

– Можно?

– Заходи, дорогая, – разрешила я и посмотрела в упор на Оксану.

Понятливая Ксюша поднялась.

– Поеду домой.

– Какая ты умница, – похвалила я Зяму, когда та села на стул, – догадалась, что надо позвонить Оксане.

– Я очень испугалась, – призналась девочка, – вас прямо как маму корежило.

– У Алевтины Михайловны бывали судороги? – спросила я.

– Недавно появились, – грустно сказала Зяма, – несколько месяцев уже. Она к гомеопату пошла.

– Травник – это хорошо, – согласилась я, – но ей следовало обратиться к невропатологу.

– Она к нему ходила, а он сказал: «У вас остеохондроз, он не лечится». Вот мама и отправилась в «Природонатуро». Ей там капли врач дал. Лев Владимирович. Я доктора этого никогда не видела. Хотя у меня голова часто болит.

Зяма помолчала и добавила:

– Ну… после того, как мне по затылку кочергой папина мать шандарахнула. Она умерла. Поэтому ее не наказали.

Я решила сменить опасную тему:

– Лев Владимирович опытный врач?

Зяма пожала плечами.

– Не знаю. Наверное, раз мама к нему ходила. Вот Липа его не посещает. Она обращается только в клинику, где маме обследование проводили. Там дорого. Но мамуля никогда денег не жалела. Они с Липой из-за них всего один раз поругались.

Зяма сцепила руки в замок и прижала их к груди.

– Тетя Липа работала в сумасшедшем доме медсестрой. Потом ее выгнали за какой-то проступок. Не знаю подробностей. И на работу нигде не брали, потому что на старом месте ей характеристику плохую дали. Мама ей сказала: «Не показывай бумагу, когда ходишь на собеседования». Липа заплакала: «Менеджер по персоналу всегда звонит на прежнее место работы, а там душ из дерьма на меня льют». Потом она стала у нас прислуживать, обед готовила, убирала, стирала. Мамуля ей все оплачивала, вещи свои отдавала. Ну вот так. А весной… Ой, не хочу сплетничать.

– И не надо, – сказала я, – нехорошо человека осуждать.

– Я не собиралась тетю Липу ругать, – возразила девочка, – опасно теперь так себя вести… Мамы нет. Получается, что я во власти Маркиной. Навсегда! До старости! Мамочка говорила, что очень меня любит. Почему тогда она так поступила?

– Как? – спросила я.

– У вас есть дети? – внезапно поинтересовалась Зяма.

– Двое. Сын и дочь, – ответила я.

– Вы их ругаете? Запрещаете многое делать? – продолжала Зяма.

– Они давно взрослые, – объяснила я, – у самих уже дети есть.

– А когда они были маленькими? – не успокоилась девочка. – Моего возраста? Вы пилили их?

– Ты подросток, не детсадовка, – сказала я, – отчитывать пятнадцатилетнюю девочку пустое занятие. Надо применить метод естественных последствий. Впрочем, он и с теми, кто еще в школу не ходит, отлично работает.

– Это что такое? – спросила Зяма.

Я пустилась в объяснения.

– Ребенок хочет схватить, например, сковородку. Говоришь ему: не надо, горячо. Раз предупредила, два, три, но малыш все равно не слушается. Пусть берет.

– Так он обожжется! – испугалась девочка.

Я подоткнула под спину подушку.

– Верно. Это и есть «естественное последствие». В следующий раз, когда мать о чем предупредит, шалун вспомнит ту сковородку и прислушается к ее словам. Сразу ума у него не прибавится, но когда он раз десять обожжется, вот тогда придет понимание: лучше не игнорировать советы старших. А кричать бесполезно. Большинство детей от громких визгливых звуков глохнут. Хочешь, чтобы тебя услышали? Говори тихо.

Зяма опустила голову.

– Один раз я проснулась ночью, в туалет захотела. Никогда не встаю, а тут пришлось. Побрела по коридору, в моей спальне санузла нет. И слышу, как мама с Липой беседуют. Не хотела подслушивать, но они громко говорили. Это случилось до того, как та женщина на меня с кочергой напала! Липа просила у мамы денег, сказала:

– Миллион и еще пара сотен нужны.

Мама ей ответила:

– Никогда! Забудь!

Липа ее упрашивать стала, заплакала, но мама не изменила своего решения, рассердилась:

– Хватит! Твой муж как бездонная яма! Сколько ему ни кинь, все сожрет! Если ты дура, все отдать готова, то я нет! Не желаю слышать ничего о Сергее.

Маме не нравился дядя Сережа, второй муж тети Липы. Мамуля его называла… жиган… вроде так… жигалка…

– Может, жиголо? – спросила я.

– Точно! – кивнула Зяма. – У него фамилия Баклан. Мамуля ехидно так один раз сказала: «Сергею лучше фамилию Дятел иметь, но и Баклан сойдет. Что баклан, что дятел – все они трутни». Я не знаю, почему она это сказала. Дятел и баклан птицы трудолюбивые. А еще она Липу укоряла: «Тебя только бабло интересует». И мне теперь жуть как страшно! Мама оставила завещание. Все ее деньги принадлежат Олимпиаде. И наш дом тоже. Получается, что мне придется у Маркиной просить… ну, например, пирожное купить! Липа стала богатой. Я в ее власти. Ну почему мать так со мной обошлась? Что плохого я ей сделала? Конечно, я не та дочь, которой гордиться можно…

По щекам Зямы потекли слезы. Я вскочила и обняла ее.

– Милая, ты просто неправильно оцениваешь ситуацию. Даже если Алевтина считала Олимпиаду сестрой, она никогда бы не обрекла своего ребенка на унизительную роль сиротки с ладошкой ковшиком. Ты не поняла их разговор, не слышала подробностей. Мама, скорее всего, назначила Липу твоим опекуном. И предоставила ей временно возможность пользоваться твоими деньгами. Но когда тебе исполнится восемнадцать, ты станешь владелицей капитала.

– Нет, – решительно отвергла мою версию девочка, – когда мама… ну… мамы не стало, Липа пошла какие-то вещи брать у нее в шкафу. Потом выбежала из спальни, смеется, в руках вертит конверт, говорит мне: «Аля оставила завещание. Я буду твоим опекуном. Она все мне отписала. Вот читай». И сунула мне под нос бланк… Я его три раза прочла, только на четвертый смысл поняла. Мне ничего не досталось, все принадлежит Олимпиаде. Даже дом. А она…