А Мурка - Дневник мусарки

А еще у нас работала одна дура, ну я вам ранее рассказывала про эту кадровичку, человека, который переспал со всем районным отделом. Так вот, каким-то волшебным образом ее он не трогал, а всех остальных женщин просто ненавидел. Однажды она попросила меня сходить с ней в одно место, не знаю, чем я тогда руководствовалась, но согласилась. Пришли мы к одной гадалке, я, дуреха, думала, что гадать моя коллега будет на жениха какого-нибудь, сижу жду, пока выйдет. Потом зашла я и тоже погадала, хотела узнать, как скоро все-таки у меня родятся дети. Уже когда мы вышли и направились на работу, я спросила: ну что там гадалка сказала? А она мне отвечает: «Ничего он ко мне не испытывает». Я стала спрашивать, кто и т. д., на что она ответила: «Шеф». — «Чего? Совсем из ума выжила? Он же старый, он 1959 года рождения, он старше твоего отца, наверное. Фу-у-у, да он противный, маленький, лысый, узкоглазый, мерзкий типок, щеки свисают на погоны. У меня его образ ассоциируется со старой жабой, а ты на него гадаешь, ты чего, больная?» Она пожала плечами: «Кому как». С тех пор с этой тварью не общалась. Ну ладно, спала с молодыми и красивыми, ну ладно, с немолодыми, но красивыми, ну ладно уже с женатыми, может, там у них по пьянее, но блин, это за все рамки уже выходит. И знаете что? Она благополучно вышла замуж за парня и родила ему здорового сына, такого же здорового, как она сама — лошадь. Все, ладно, черт с ними.

Хочу рассказать одну очень неприятную истории, вызывающую у меня смех. Когда мы работали в районе, то есть я, лошадь-кадровичка и наш общий шеф, он же ею любимый, выехали на природу всем личным составом. Наши коллеги были с супругами и детьми. Точно не помню, но вроде было либо 1, либо 9 Мая. Весь день в лесу пировали, играли в салки, вышибалы, волейбол, распивали спиртные напитки, как говорится. И наш шеф до такой степени напился, что обосался. В своих светлых классических брюках он еле стоял на ногах и даже не почувствовал. Всем было не до него, пока дочь Безьянова Вовы не крикнула громко: «Мама, а дядя обосался». Все махом повернулись в сторону нашего шефа, а тот не понимал, что происходит. Его заместитель попросил пройти в машину, чтобы увезти этого старого мудака, но тот даже и не собирался, его еле утащили. По приезду домой, скорее всего, он получил от своей жены по самое не хочу, но это уже совсем другая история.

На следующий день смех звучал из каждого кабинета, ему казалось, что хохот посвящен именно ему, и так оно и было. Люди перешептывались, они смеялись. Обсуждали за чашкой чая женщины, возле курилки все мужики только об этом и говорили, эта весть долетела до департамента управления, даже там все смеялись, зная, какой он ничтожный и нехороший человек, даже там радовались этому конфузу. Он злился, ходил по коридору и кричал на всех, даже на техничку, за то, что она неправильно держит тряпку в руке. Можно представить, как он орал на остальных. Его бесили улыбки на лицах, он мог докопаться даже до усов дежурного, но мы-то все понимали, почему он такой разъяренный. Ему еще повезло, что его никто не сфотографировал на сотовый телефон и не слил в интернет.

Каждый раз, когда он кричал на меня (а это происходило почти ежедневно на протяжении семи лет, из года в год, из месяца в месяц, из недели в неделю и изо дня в день, он оскорблял и кричал на меня), я всегда, стоя перед ним, представляла тот самый день, когда он обосался. Я не испытывала страха к нему, мне было смешно. Целый полковник (человеком-то его не назовешь, не было в нем ничего человеческого), привыкший к тому, что все женщины тряслись перед ним как осиновые листочки, стоял и надрывался. Он пытался вызвать во мне то же самое. Чего? Научись сначала контролировать свой мочевой пузырь, прежде чем унижать и оскорблять достоинства других людей, действительно людей, которые знают, что такое честь, уважение к ближним, а ты кто? Зассыха. Вот именно так я и рассуждала, стоя на красном ковре его огромного, прохладного кабинета. А когда выходила, секретарша уже ждала меня, смотря на мое выражение лица, и спрашивала: «Че он опять орал?», — а я улыбалась и спокойно шла к себе.

Сейчас я понимаю, что он никому не нужен, и все его интриги жалки. Те люди, которые до сих пор его боятся, сами виноваты. Показывая свою слабость, они позволяют ему вести о них грязные разговоры. Если бы они отстранились от него, не пытались бы залезть в мягкое некрасивое место, чтобы услужить ему, дела бы пошли гораздо лучше и быстрее. Но они же думают, что этот до сей поры имеет власть и может заниматься перемещением кадров. Прося его помочь перевестись на какую-нибудь чуть вышестоящую должность, они не представляют, что навеки привязывают себя к нему, к его настроению, не представляют, что придется все время, пока он жив, лизать ему задницу, иначе он сделает все, чтобы уволить из органов внутренних дел.

На сегодняшний день эта проблема не только нашего города и моих бывших коллег, это большая проблема всех работников органов внутренних дел по всей территории бывшего СССР. Руководящие посты занимают люди, у которых погоны в золоте и серебро в волосах, или вообще от старости лысые, но не хотят уходить на пенсию, боятся почувствовать себя ненужными, хотят иметь власть над другими, показывая свою значимость.

Это очень печально.

Она заступила на очередное суточное дежурство. В отделе полиции находилась весь день, вечером проделала всю необходимую работу по нераскрытым уголовным делам (неочевидным преступлениям). Уже позже, часа в 2.30, может быть, в 3.00, она уснула, прямо на стульях. В это октябрьское холодное утро в кабинете, окрашенном в светло-зеленый цвет, с панелями из фанеры цвета ольхи по периметру (для того, чтобы спинки стульев не повредили стены из гипсокартона, не испачкали и не оцарапали), прозвенел звонок. Она от испуга резко соскочила со стула и подняла трубку черного пластмассового телефона на кнопках: это был дежурный. Мужчина средних лет, примерно 43–45, худощавого телосложения, невысокого роста, с черными густыми волосами с челкой, которая обычно зачесана на бок по старой моде, но всегда спадающая на лоб. Он носил усы, тоже черные и густые, нижняя челюсть немного была выдвинута вперед, подбородок немного выпирал, как у Бабы-Яги из старой советской сказки.

Вполне взрослый и адекватный, всегда спокойный и невозмутимый, он внушал доверие, с ним всегда было приятно поговорить. Он не позволял себе лишнего, никогда никого не оскорблял, а если и отпускал шутки в чей-то адрес, на него никто не обижался. Он полюбил новую сотрудницу-следователя, видел в ней чистоту и искренность, как сам говорил ей не раз, он видел в ней дочь или сестренку, которую и пытался защитить ото всех не совсем хороших людей, с неблагими намерениями. При разговоре в телефоне всегда было слышно, что он сопит, не знаю, от чего, возможно, он страдал от гайморита, но, в общем, ему это не мешало. Он всегда вызывал положительные эмоции, даже и сейчас, спустя много лет, остается в моей памяти как очень хороший человек и замечательный высококвалифицированный сотрудник органов внутренних дел, ну, в общем, днем с огнем такого не сыщешь.