Дональд Уэстлейк - Почему я?

Да неужели? Мэлоуни и Леон снова встретились глазами.

— Поскольку, — сказал Закари, продолжая хаотично орудовать указкой, — эти тяжкие уголовные преступления совершены на территории города Нью-Йорка, то они попадают в юрисдикцию нью-йоркской полиции, которая будет координировать межведомственные операции, и возьмет на себя всю ответственность за расследование. Поэтому передаю слово старшему инспектору полиции Нью-Йорка Mologna.

Кряхтя, инспектор поднялся на ноги и оперся пивным животом о стол.

— Произносится как Мэлоуни, — начала он. — Вы можете выдвигать какие угодно теории, подозревать греков, турок или русских ортодоксов, но я скажу вам, что именно произошло. Этот болван ювелир повесил на окне вывеску, что временно не работает. Идеальное приглашение для воришки. Тот с помощью тонкой короткой проволоки обезвредил сигнализацию. Затем отмычкой мягко взломал дверь. И судя по сейфу, его вскрыл профессиональный взломщик. Затем он забрал то чертово рубиновое кольцо, которое и вызвало всю эту шумиху, не подозревая о его ценности, потому что он также унес и другие дешевые кольца, браслеты и часы. Все ваши террористы, диссиденты и иже с ними понятия не имеют, как отключить сигнализацию и взломать сейф. Все, что они знают, это пулеметы, коктейли Молотова, много шума, суеты и крови. Мы будем искать банального местного, из Нью-Йорка, взломщика. И вот, что я вам скажу прямо сейчас: я найду его. Мои ребята перевернуть весь этот чертов город, поймают всех мошенников, бродяг, «медвежатников» и других подозрительных субъектов и перевернут их вверх ногами. И когда вы услышите звук «плинк» — это выпадет из чьего-то кармана кольцо. По всем вопросам прошу обращаться к моему помощнику, сержанту Виндрифту. А теперь прошу извинить меня, но меня ждут массовые аресты.

И главный инспектор Мэлоуни понес свой пивной живот на выход из конференц-зала.

На сиденье в метро Дортмундер нашел «Дейли ньюс», но не стал читать о громкой краже драгоценностей в аэропорту Кеннеди. Успехи других людей интересовали его в последнюю очередь. Вместо этого он открыл седьмую страницу, где сообщалось о трех парнях, которые вчера вечером отправились в бар в Стейтен-Айленд с целью вооруженного ограбления. Однако между ними и клиентами завязалась потасовка, в результате чего их оружие выбросили в Килл‑Ван‑Кулл и спустили колёса у их тачки, на которой они собирались удрать с места преступления. Но когда появились копы (вызванные каким-то назойливым соседом из-за шума), никто из присутствующих не мог опознать трех налетчиков, поэтому полицейские арестовали всех присутствующих. До сих пор идет разбирательство. Бармен утверждает, что в баре было слишком темно, чтобы разобраться, кто именно из его клиентов совершил налет. «Юношеский максимализм», — так выразился мужчина.

Поезд въехал на линию метро «БМТ». На 28-ой улице в вагон вошли четверо полицейских. Двери за ними не закрывались, пока они были заняты поиском ребят. Дортмундер спрятался за своей газетой и читал о продаже колготок в Александре. Копы схватили двоих парней, которые сидели напротив него, обыскали их и вывели из вагона. Двое обычных, ничем не примечательных пареньков. Затем двери закрылись, и поезд двинулся с места. Дортмундер выглянул из-за газеты и увидел, как копы ведут задержанных через платформу.

На Таймс-сквер он пересел на Бродвейскую «ИРТ». Полицейских слоняющихся по станции оказалось больше, чем обычно. Пластиковый мешок с ювелиркой в кармане Дортмундера становился все тяжелее и тяжелее. И, как ему казалось, начинал образовывать заметную выпуклость. Сначала он тесно прижал правую руку к боку, но затем подумал, что этим привлечет к себе внимание. Поэтому он начал старательно ее размахивать, но и это могло вызвать подозрение. В конце концов, он пошел вразвалочку, и плевать, обращает ли кто-то на него внимание или нет.

Выйдя из метро, Дортмундер оказался на 86-ой. Возле здания банка на углу Бродвея, прислонившись к стене, стояли двое полицейских. Беспокойство Дортмундера возросло. Все это похоже на дурное предзнаменование или что-то в этом роде. «Судя по всему, я поимел подделку», — пробормотал себе под нос Дортмундер и направился по 89-ой, что лежала между Бродвеем и Уэст-Эндом. Там над книжным магазином располагалась квартира Арни. Джон позвонил, и из домофона раздался голос:

— Кто это?

Дортмундер наклонился близко к динамику:

— Это я.

— Кто это, черт побери?

Дортмундер окинул взглядом крошечный вестибюль, выглянул на улицу. Затем так близко, как только мог он наклонился к сетке и пробормотал:

— Дортмундер.

Очень-очень громкий голос Арни заорал:

— Дортмундер?

— Да. Да. Хорошо? Да.

Щелкнул замок. Толкнув дверь, Дортмундер вошел в коридор, в котором всегда воняло старыми газетами.

— Следующий раз я просто взломаю замок, — пробормотал мужчина и поднялся наверх, где, открыв дверь, его дожидался Арни.

— Итак, — начал Арни. — У тебя «дело»?

— Конечно.

— Конечно. Никто не заглянет к Арни просто, чтобы поздороваться.

— Ну, ты ведь знаешь, я живу в другом районе, — ответил Дортмундер и вошел в квартиру.

Небольшие комнаты с большими окнами выходили на металлическую пожарную лестницу черного цвета, которая виднелась на коричневой кирпичной стене автостоянки. Часть календарной коллекции Арни висела на стенах: январи, которые начинались с понедельника, четверга и субботы. Кое-где дабы сбить с толку располагались календари, что начинались с августа или марта; «дефектные» так их называл Арни. На январях (августах и мартах), были изображены залитые солнечным светом ледяные ручьи, бегущие через заснеженный лес; девочки с глупыми и двусмысленными улыбками, которые безуспешно пытались справиться с порывами ветра поднимающего их юбки; пара котят, выглядывающие из плетеных корзин полных клубков шерсти и различные монументы Вашингтона (Белый дом, Мемориал Линкольна, монумент Вашингтона) блестели как зубы под ярким солнцем.

Закрыв дверь, Арни направился за Дортмундером.

— Я такой, какой я есть. Не указывай мне на отличия, Дортмундер, я их знаю. Я сбиваю людей с правильного пути. Не спорь со мной.

Дортмундер не собирался с ним спорить и даже согласился, что тот толкает его на неправильный путь.

— Если ты так считаешь.

— Именно так, — ответил Арни. — Садись. Садись вон туда за стол. Посмотрим, что у тебя есть.

Стол стоял напротив окна с видом на автостоянку. На этом старом библиотечном столе, Арни расположил несколько своих менее ценных «дефектных» календарей, закрепил их толстым слоем пластикового ламината. Дортмундер сел и положил руки на сентябрь 1938 года (смущенный, но гордый мальчик нес учебники такой же смущенной и гордой девочки). Он чувствовал, что должен продемонстрировать хоть какую-то дружескую расположенность: