Наталья Александрова - Селфи человека-невидимки

Оглядев коридор, Леня толкнул соседнюю дверь и вошел в пустую палату. Здесь было совсем темно – окно оказалось наглухо заколочено досками. По Лениным расчетам, у этой палаты должен был быть общий санузел с соседней, в которую только что вошел охранник.

Леня достал фонарик, включил его и зажал в зубах, чтобы освободить руки. Оглядевшись, он нашел дверь ванной комнаты и проскользнул в нее, стараясь не издать ни звука.

Ванная была более обжитой: на краю раковины стоял флакон с жидким мылом, рядом с ним валялся одноразовый бритвенный станок, на змеевике висело полотенце, и самое главное – здесь имелась душевая кабина с матовыми стеклами, на вид вполне рабочая. Леня дотронулся до полотенца – оно было чуть влажным.

Из-под двери, ведущей в соседнюю палату, пробивался слабый свет – зеленоватый, бледный свет подводного царства. Значит, подумал Леня, он не ошибся – эта дверь выходит в ту палату, куда только что вошел охранник.

Леня подкрался к этой двери. Прежде чем пытаться приоткрыть ее, он достал из очередного кармана крошечную масленку и капнул на каждую дверную петлю. Выждав немного, чтобы масло просочилось в петли, осторожно нажал на дверь. Масло отлично сработало – дверь чуть-чуть приоткрылась, не издав ни звука.

Леня прильнул к двери и заглянул в соседнюю палату.

Она была освещена тусклой лампой под зеленым абажуром. Еще одним источником света служил какой-то массивный прибор с небольшим зеленоватым экраном, по которому бежала неровная синусоида. От прибора тянулись многочисленные провода к узкой металлической кровати, на которой, до половины накрытый одеялом, лежал немолодой мужчина с серебристыми волосами, в котором Леня с трудом узнал господина Воропаева. Те же тяжелые веки, те же глубокие складки у рта, но щеки ввалились, лицо покрывала нездоровая желтоватая бледность, на висках блестели капли пота.

Глаза Воропаева были закрыты, он тяжело, неровно дышал, из его груди то и дело вырывался мучительный хрип. К руке тянулся резиновый жгут капельницы. Леня снова взглянул на прибор с тускло светящимся экраном. Казалось, только этот прибор удерживает Воропаева на поверхности, только бегущая по экрану синусоида связывает его с миром живых.

Рядом с койкой стоял парень в защитной куртке и пристально, неприязненно разглядывал больного.

Вдруг Воропаев, словно почувствовав его взгляд, застонал, зашевелился, заскреб рукой по одеялу.

– Ну чего, чего! – прошипел парень. – Какого черта тебе надо! Лежи спокойно!

Воропаев стонал и шевелил пальцами, словно собирал на одеяле хлебные крошки.

Охранник огляделся, достал из ящика стола шприц и ампулу, отколол кончик ампулы и набрал в шприц прозрачную, чуть желтоватую жидкость, шагнул к койке…

В это время дверь палаты распахнулась, в нее ворвался рослый мужчина с вьющимися золотистыми волосами и красивым, правильным, но удивительно неприятным лицом. На плечи его был накинут несвежий белый халат.

– Ты что тут делаеш-шь? – прошипел вошедший и в два шага подскочил к койке. – Ты что ему вколол?

– Я… я ничего… я еще не успел… – Парень отступил, в глазах его был страх, странный и неприятный в таком большом и сильном человеке. – Я хотел ему еще снотворного вколоть… он зашевелился, я боялся, что проснется…

– Боялс-ся!.. – прошипел мужчина, и Леня узнал в нем санитара из клиники «Канопус», хотя до сих пор видел его только издалека. – Ты бы лучш-ше не боялся, а головой думал! Его еще одна доза снотворного может угробить, а нам нужно, чтобы он до понедельника был живой! Да ты, я смотрю, даже руки не вымыл! Занесешь ему инфекцию…

– Да какая инфекция, ему все равно скоро умирать…

– Скоро или не скоро – это не твое дело! Нам его нужно в понедельник на место доставить в целости и сохранности, а если поймут, что он давно умер, – все сорвется… время смерти определить ничего не стоит!

– Я понимаю… – испуганно забормотал боевик. – Я думал, как лучше… я думал, как бы он не проснулся…

– Ты не думать должен, ты должен только следить, чтобы никто его здесь не увидел! Думать я за тебя буду! Твоя задача – чтобы он на катер живым попал!

Санитар повернулся к Воропаеву.

Тот все еще шевелил руками, беспокойно мотал головой, тяжело дышал.

– Не проснется? – с неожиданной робостью спросил охранник. – Может, другое что вколоть?

– Ты еще здесь? – оглянулся на него санитар. – Я сам разберусь, что ему вколоть, а тебя чтобы здесь не было!

Охранник тут же вылетел в коридор, а санитар еще раз взглянул на Воропаева и направился к двери, за которой прятался Маркиз.

Леня отшатнулся от двери, в панике метнулся назад, но до двери второй палаты было слишком далеко. Тогда он юркнул в душевую кабину и торопливо задвинул матовые шторки.

Санитар вошел в ванную, подошел к раковине, долго мыл руки, как будто готовился к серьезной операции. Леня вспомнил, как один знакомый психолог, работавший с криминалистами, рассказывал, что многие серийные убийцы и вообще патологически жестокие люди отличаются маниакальной страстью к чистоте.

Санитар потянулся за полотенцем и вдруг замер, как будто что-то услышал.

Леня задержал дыхание.

Санитар еще секунду постоял, затем повесил полотенце и вернулся в палату к Воропаеву.

Леня решил больше не рисковать.

Он достаточно видел и слышал, теперь нужно было обдумать результаты ночной операции.

Выскользнув в коридор, он прокрался к той палате, через которую проник в больницу, убедился, что крюк надежно держится на своем месте, вылез из окна и соскользнул по веревке на землю.

Сдернув крюк, смотал веревку и уже хотел двинуться в обратный путь через пустырь, как вдруг рядом с ним раздалось негромкое рычание.

Леня поднял глаза – и увидел знакомую собаку, главаря бригады четвероногих охранников.

– Привет! – проговорил Леня. – Это опять ты? А где же твоя напарница? Что, не вернулась из погони за котом?

Этими разговорами он надеялся отвлечь пса. Тот, однако, продолжал рычать и глядел на Леню угрожающе.

– Ну я тебя не понимаю! – продолжал Маркиз. – Ты ведь должен следить, чтобы никто не пробрался на охраняемую территорию. А я как раз хочу отсюда уйти. Так что же тебя смущает? Я уйду, и ты останешься здесь за главного!

Пес снова зарычал, но без прежнего энтузиазма. Видимо, на него действовали не столько Ленины слова, сколько его спокойная, убедительная интонация.

Продолжая говорить, Леня понемногу отходил от стены в сторону знакомого дерева.

– Ты же умный, рассудительный пес! – продолжал Леня. – Что нам с тобой делить? Зачем ссориться? Я против тебя ничего не имею, так давай разойдемся по-хорошему…

Пес сглотнул, но потом снова вспомнил свой собачий долг и встал на пути у Лени. Вдалеке показалась вторая собака, судя по ее разочарованному виду, коту удалось удрать.