Олег Егоров - Девятый чин

— Это где на гондонах плавают? — уточнял Малюта, чиркая серебряной зажигалкой.

— Да, — с прискорбием соглашался Гибарян, наблюдая, как обращаются в пепел его творческие замыслы.

— Железный бетон! — Малюта был категоричен. — И покрасить в серый цвет! Кум так строился: снаружи — полное дерьмо, внутри — сплошная роскошь. Мне крепость нужна, а не домик тыквы. Строго тюремный стиль.

Перебрав в памяти всех известных ему архитекто-ров прошлого и не обнаружив в их компании Кума, интеллигентный Гибарян задумался. Терять заказ было глупо, а не угодить заказчику — чревато последствиями. На тюркском наречии «кумом» назывался песок, но здания и тем более фундаменты из песка — дело недолговечное. Опять же, при чем тут бетон? Если, допустим, клиент ошибся с ударением и если тогда истолковать определение «тюремный» как «теремной», то ближе всех к таинственному Куму стоит Федор Конь, строитель стен и башен Белого города в Москве.

— Конь? — мягко переспросил он у Малюты.

— Я сказал «конь»? — Глеб Анатольевич подозрительно уставился на специалиста.

— А разве нет? — загрустил армянин.

«Конь, — отвернувшись, пометил Малюта в своем „ежедневнике“, с которым никогда не расставался. — Возможно, хотел конюшню».

— Конюшню будем ставить ближе к забору, — устным распоряжением добавил он объект, не учтенный в плане.

— За каким тебе конюшня?! — удивился Капкан, присутствовавший на обсуждении строительных мероприятий.

— Лох ты. — Малюта захлопнул «ежедневник». — Деревня. Серое вещество. В гольф будем играть, как нормальные…

«Да, мозги у Малюты, конечно, всмятку. — Вспоминая события годичной давности, Капкан дремал в кресле авиалайнера. — Ему что гольф, что поло — одинаково. Зато изворотливости не занимать, это — факт. С ним не расслабишься».

Рядом, уложив на плечо Капкана буйную голову, спал Никита Брусникин. Шокированный встречей с призраком, он как-то быстро нарезался еще до посадки в самолет. Стресс он, конечно, снял, но хлопот своему спутнику добавил. Направившись после третьей порции «текилы» в туалет, Брусникин по пути обзавелся в газетном киоске набором фломастеров. И затем начал раздавать автографы всем желающим. Первый автограф достался сливному бачку, второй — зеркалу над раковиной, а третий он уже нацелился вывести на белоснежной сорочке японского гражданина, но «продюсер» успел его перехватить. Заподозрив после длительного отсутствия Никиты что-то неладное, Капкан успел вовремя. Японец сушил под феном руки и потому ничего не заметил.

— Вам автограф?! — оживился Брусникин в объятиях Капкана.

Аккуратный господин из Японии, досушив руки, обернулся.

— Куросава! — радостно заорал Никита.

Чтоб японец не уличил его в ложной ориентации, Капкан разомкнул объятия. Сделал он это, повинуясь исключительно условному рефлексу. В его обществе геи почитались грязными отщепенцами. Никита взмахнул пучком фломастеров и опрокинулся на пол.

— Вот из зис? — испуганно прошептал японец.

— Шутинг стар, — вежливо пояснил Капкан, свободно владевший английским. — Падающая звезда. Можете желание загадать.

— Джаст э момент! — загребая воздух руками, вступил в беседу Брусникин. — Фак! Шит! Ай вонт ю!

Выплеснув на присутствующих весь свой словарный запас, Никита пополз к японцу.

Похоже, единственным желанием островитянина было поскорее слинять, и это его желание исполнилось.

— «Шереметьеву-3 от Брусникина», — вслух прочитал Капкан ядовито-зеленую надпись на зеркале.

— От Никиты, — добавил Брусникин, все четыре конечности которого подламывались, будто ножки игрушечного козлика, пропущенные сквозь леску.

— Где ты еще свои автографы оставил, урод?! — прорычал Капкан, яростно оттирая туалетной бумагой наводящую на ненужный след надпись.

— Три, три, три! — сказал Брусникин весело. — Жопу подотри!

И тут же его стошнило на кафель.

— Где ты еще свои автографы оставил?! — продолжил допрос Капкан, оттащив Никиту на скамью в зал ожидания.

— У нее, — пробормотал бледный Никита, судорожно сжимая фломастеры. — На таможне. В белом, что слева.

— Тихо сиди! — наказал подопечному Капкан. — Дернешься — убью!

Он отошел в сторонку и, не выпуская Никиту из поля зрения, набрал на мобильном номер самого толкового из бандитов. Соломон отозвался сразу.

— Ты где? — спросил, закуривая, «продюсер».

— На Вернадского, — отчитался сподвижник. — Мотор барахлит. Сын училку по химии обрюхатил. Теща в постель мочится. У тебя что хорошего?

— Фраерок наш поганку завернул, — перешел Капкан непосредственно к проблеме. — Значит, так.

Срочно дуй в Шереметьево-два. Нарой там в левом крыле блондинку. Этот хмырь ей свой автограф подарил, въезжаешь?! По паспорту Дрозденко улетел, а у какой-то выдры подпись Брусникина осталась!

— Еще бы! — заржал в ответ Соломон. — «Муму» Тургенев написал, а памятник — Пушкину!

— Если телка врубится — край. — Капкану было не до шуток. — Вырви у нее эту бумажку. Как хочешь, но — вырви. Подари ей что-нибудь интимное.

— Сто баксов подходит? — предложил соратник, но Капкан уже отключился.

Соломон, мысленно обругав свою горькую долю, рванул к Окружной.

Насчет доли Соломона в группировке Малюты можно сказать, что она и впрямь была не самой завидной. Если сравнить иерархию в группировке с судовой ролью какого-нибудь каперного фрегата, то Соломон болтался где-то между «плотником» и «шеф-поваром».

В прошлой своей дореформенной жизни Соломон заслужил авторитет ловкого кидалы. Фальшивые лотерейные билеты, «выигравшие» автомобиль, старые фамильные драгоценности со стразами вместо бриллиантов — все это был хлеб Соломона. И по тогдашним меркам не просто хлеб, а хлеб с изюмом. Но так получилось, что всю эпоху передела собственности, воспитавшую кадры совершенно иного размаха, Соломон пропарился в таежной колонии под городом Братском. Курсы повышения квалификации на лесоповале отсутствовали, так что Соломон до выхода на свободу и живого компьютера-то не видел. Если бы не юный жулик Хариус, которого Соломон поддержал на зоне и взял под свое крыло, у него, глядишь, и нынешней работы не появилось бы.

Повадки новых уголовников Соломону претили. Пролитой крови он не жаловал. Но зато знал досконально воровские законы, разбирался в антиквариате и неплохо «чесал», когда Малюте требовалось разыграть в карты со смежниками спорную «корову». Потому Глеб Анатольевич старого фармазона особенно не грузил, держал его, в основном, для хозяйственных нужд и даже произвел в почетные члены «совета директоров».

В аэропорту Соломону повезло. Таможенницублондинку он отыскал в левом крыле прежде, чем та сменилась. Смяв очередь, он нахально прорвался к нужной кабинке.