Лариса Соболева - Седьмое небо в рассрочку

Взяв снимок, он уставился на татуировку, словно искал в ней еще один, подспудный смысл, который не сразу открывается. Загадки – часть его профессии, их нужно любить, чтобы работать криминалистом, нужно чувствовать, что в простой предмет кто-то вдохнул частицу себя. Хорошую ли, плохую, но частицу, передающую информацию о хозяине. Зашифрованную, конечно. И нужно искать шифр. Рожкин чувствовал: тату – нить, ведущая к убийцам, потому столько времени копался в символике.

– Убийство, по сути, дерзкое, спланированное, совершенное группой… А убитый не мальчик, чтоб верить в обереги и поклоняться идолам. Почему не допустить, что тату – это еще и эмблема?

– Эмблема? – задумался Марин. – Допустим. В таком случае она должна объединять общей идеей каких-то людей. Кого?

Рожкин пожал плечами, но он был настолько в теме, что без перебоев выдавал новые предположения, основанные на логике:

– По одной из легенд такую форму имел ключ от рая, который был дан святому Петру. У некоторых древних народов анкх олицетворял ключ к тайнам жизни и знаниям. А ключ, открывающий врата смерти, – как тебе?

– ?!

– Я серьезно. Вот тебе и идея – смерть. Сейчас сдвинутых на смерти полно, посмотри, какая идет пропаганда и эстетизация самоубийств, к примеру.

– Ну, убийство как раз открывает врата смерти… Тогда и у остальных адептов должна быть татуировка-анкх.

– Точно! Но это предположение, – неожиданно охладил его Рожкин, улыбаясь и помотав из стороны в сторону указательным пальцем. – По нашей версии убитый должен принадлежать какой-то организации, например, секте…

– Надеюсь, убийство зампрокурора не ритуальное?

– Полагаю, все проще. Люди зарабатывают убийствами, а тату, кодексы, организации – чистые понты. Ничто так не подводит, как понты, честное слово. Меня на эту мысль больше натолкнули выстрелы в затылок уже мертвого товарища. На первый взгляд жестокость неоправданная, а на второй…

– Убитого не должны опознать! – прищелкнул пальцами Марин.

– И выходные отверстия сделали свое дело – лица нет. А если нет лица, как искать близких для опознания? По татуировке? Глупо. Думаю, анкх распространен среди тех же го´тов – течение среди молодежи, слышал?

– Естественно. Что ж, поищем го´тов.

Рожкин уже приговорил вторую булку и почти литр сока выдул, его способности переварить пищу без последствий – заветная мечта миллионов женщин с лишними кагэшками.

– Скажи, Марин, а твоя заинтересованность в чем?

– В бабках. Шеф хочет знать, кто убил его знакомую, просил меня помочь в расследовании.

– Для чего?

– Не спрашивал. А это тебе за содержательную беседу от шефа. – Марин кинул на стол конверт, Рожкин взял, заглянул внутрь и присвистнул. – Еще получишь столько же, если поделишься дальнейшими сведениями по поводу преступления в Пухове, а я поделюсь своими. У нас с тобой одна благородная цель – поймать преступников, да? Ну и подзаработать. Кстати, какие версии?

– Профессиональная, конечно.

– Угу. – И не удержался Марин, чтоб не съехидничать: – Незаслуженно отмотавший срок преступник вернул долг обидчице… Муровая версия, но у меня и такой нет. А еще?

– На сегодняшний день версия в единственном числе.

Вдруг мимо окна прошла она, гордая и неприступная, окутанная печалью и задумчивая, обманчиво-самостоятельная, ибо взгляд у нее отчаянно-зовущий, а истинно самостоятельному человеку никто не нужен. Подумаешь, папина дочка… Марин подхватился:

– Я пошел… мне пора…

Рожкин не дал ему уйти, схватил за руку и дал совет:

– Ты все же поинтересуйся у шефа, зачем он лезет в это дело, а то всякое случается. Она же ему не жена, не дочь, не сестра, зачем рисковать?

– Угу. Пока.

Он выскочил на улицу, а Сабрины и след простыл. Марин побежал в сторону, куда она ушла, наскакивая на прохожих. Догнать бы…

Очертя голову Тата носилась по офисам, униженно клянча деньги у бывших. Не давали! У нынешних мужчин жадность перевесила совесть. Тата сыпала проклятия и уходила, напялив на себя гордый вид, как паранджу, а под ней умывалась горючими слезами. На очереди Дубенич. Перед ним она робела, сама не зная почему, хотя он был доступен и прост в общении.

Как многие состоятельные мужчины его возраста, он полноват. Но если взглянуть на него другими глазами, то умное и властное лицо, пожалуй, перевесит первое впечатление от возраста. Умных, успешных и сильных женщины любят, в том числе и молоденькие. С последними тягаться – легче перетопить их, как котят, да и то не поможет, слишком много их развелось. Безусловно, выглядит Тата отпадно, но в своей весовой категории, когда из толпы обожателей остаются лишь истинные ценители, точнее, любители дам постбальзаковского возраста, Дубенич не из их числа.

– Ты не хочешь мне помочь… – с обидой и горечью сказала она.

– Танюша, – опустив глаза, как девственница, произнес он, – я давал тебе немалые суммы на развитие, так? И где оно?

– Что? – хлопнула она чудо-ресницами, которые искусно нарастили в салоне красоты.

– Развитие где? Тань, при твоей лени и бездарном руководстве ты еще долго продержалась.

– Намекаешь, что меня продержали? – с придыханиями сказала Тата, намереваясь в обморок упасть, если потребуется. – Любовники, да? Это сплетни, вокруг меня всегда было полно интриг и сплетен.

Чтоб утверждать, мол, у тебя был легион любовников, я числился в том же отряде рядовым, а думал, дурак, я генерал, нужно застать с поличным. Тата готова поклясться: ты был единственным, кого я… и так далее, но! Ему глубоко безразлично, с кем она была и есть. Это заметно по равнодушию на лице и скуке в глазах, по тому, как он поглядывал на часы и наполнялся нетерпением – точь-в-точь Генка Белик.

– Татуля, – тоном старшего брата сказал Дубенич, – ты же давала повод к сплетням, демонстрируя романы, впрочем, не о том речь. Тань, денег я тебе не дам. Извини.

– Почему? Хочешь сказать, ты почти нищий?

– Я не нищий и никогда им уже не буду. К счастью. У меня принцип: не умеешь поставить бизнес – уступи место.

Глядела в его бесстыжие очи Тата и думала: «Свинья свиньей, и мозги наверняка свинячьи, а деньгами облеплен, как афишами рекламный щит. Да он должен пожизненную ренту назначить мне за то, что я спала с ним». Спала-то не вчера, не год назад, а когда-то! И границы «когда-то» простираются так далеко, что стерлись в памяти.

– Это жестоко! – выдавила она со слезой в голосе.

От театральной подачи фразы он рассмеялся, а Тата убедилась, что власть над сильной половиной человечества потеряна. Мысль больно ранила, а каждое его слово жалило:

– Таня, ну зачем заниматься делом, которое не любишь?

– Я не люблю? Я?!

– Не любишь. Иначе твой ресторан народ посещал бы. Он же в людном месте. Не любишь, потому что интерьер не обновляла со времен СССРа…