Татьяна Полякова - Охотницы за привидениями

— Прекрати болтать глупости, — выговаривала она. — Чтоб я больше этого не слышала. Только посмей еще раз рот открыть…

— Но ведь я, Олимпиада Назаровна, правда слышала…

— Замолчи, мерзавка, не то я тебе поганый язык-то вырву…

Я тяжко вздохнула: во-первых, было жалко Наташу (воспитывали, конечно, ее), во-вторых, стало ясно, с молоком придется подождать, потому что в разгар таких увещеваний входить неудобно.

Мысленно чертыхаясь, я пошла в столовую и у ее дверей столкнулась с Женькой.

— Как молоко?

— Никак, — отмахнулась я. — Старая ведьма Наташу воспитывает.

— У девчонки жизнь не сахар. Надо бы с ней поговорить об Олимпиаде и местных нравах. Сдается мне, мы узнаем много любопытного.

— Я бы еще в деревне поспрашивала, — кивнула я. — Да боюсь, придется, как вчера, везде ходить с сопровождением.

В коридоре появился Руслан, и мы замолчали. Он обнял меня за плечи и поцеловал куда-то в ухо, я хотела возмутиться, но Женька отчаянно замотала головой, и я только нахмурилась. Несмотря на то что Руслан влез на третий этаж и принес розу в зубах, после приключения в подвале я испытывала к нему неприязнь, а если честно, то и побаивалась. Такому типу ничего не стоит… в общем, Женька, конечно, права, лучше с ним не конфликтовать.

Следом за Русланом явился Олег. Не успели мы сесть за стол, как Олимпиада возвестила, что вернулся наш хозяин. Катер только что прибыл к пристани. Мы решили отложить завтрак и все вместе вышли на крыльцо встретить Льва Николаевича. Он выглядел осунувшимся и усталым, точно не спал всю ночь. Завтракал без всякого аппетита, говорил мало. Извинившись перед Женькой, что работу придется перенести на послеобеденное время, заперся в своем кабинете с Русланом, Олегом и прибывшим с ним Мстиславом. Последний, кстати, за столом не появлялся, что нас с Женькой насторожило.

Когда мужчины удалились, мы с подружкой отправились искать Наташу, но она словно сквозь землю провалилась. В холле Люба мыла полы, и я решила узнать у нее, в чем дело.

— Приболела Наташа, — ответила женщина. — Ушла домой.

— А что случилось? С утра она больной не выглядела.

— Не знаю. Кажется, живот прихватило.

— Давно она ушла?

— Минут сорок назад.

За столом подавала Люба. Я поначалу не придала этому значения, но теперь вдруг испугалась. Моя тревога передалась Женьке.

— Давай-ка в деревню, — нахмурилась она. — Пока мужики совет держат, нас не хватятся.

Мы спешно покинули дом и направились в деревню. Шли по тропинке вдоль озера, оказалось, что деревушка расположена не так близко. Мы потратили не меньше получаса, прежде чем выбрались к дому, где жила Люба. На высоком крыльце сидел молодой мужчина и возился с каким-то странным приспособлением, его назначение так и осталось для меня загадкой. Услышав наши шаги, он поднял голову и принялся нас разглядывать.

— Здравствуйте, — громко сказала Женька. Он молча кивнул и смотрел нам вслед, пока мы не достигли соседнего дома.

— Почему он так смотрит? — испуганно спросила я.

— Любопытство, — равнодушно пожала плечами подружка.

— Вдруг здесь не любят чужаков?

— А где их любят?

— Тогда, может, с нами и разговаривать-то никто не захочет?

— Для Наташи мы не чужаки. Надо узнать, где она живет.

Я огляделась и на скамейке возле третьего дома увидела женщину лет пятидесяти, она держала на руках рыжего котенка. Мы опасливо приблизились и дружно поздоровались.

— Здравствуйте, — ответила женщина, отпуская котенка, тот, смешно переставляя лапы, направился в палисадник.

— Простите, мы ищем Наташу, она работает в доме, что на той стороне острова, — жалобно сказала я, указывая рукой в направлении дурацкого замка.

— А вот ее дом, — кивнула женщина на соседние хоромы. — Только Наташки нет, минут пятнадцать как убежала на озеро, вернется не раньше чем через час.

— Это она вам сказала? — спросила Женька.

— А чего мне говорить, я и так знаю. За час управится, а раньше нет. Помочь-то некому, мать больная, а папаша с утра пьяный… И где они только ее берут, проклятую. Должно быть, Фроська опять из города привезла мужиков спаивать.

— А где ее можно найти на озере? — не унималась Женька.

— Чего ее искать? Говорю, через час придет. Да вы садитесь. Посидим, поболтаем, так и время пройдет. — Она подвинулась, освобождая нам место на скамейке. Мы охотно воспользовались предложением, однако я на всякий случай спросила:

— Мы вам не помешаем?

— На скамейке сидеть? — засмеялась женщина. — Свое я отработала, теперь на заслуженном отдыхе, живу одна, только и радости, что языком почесать.

Мы с Женькой переглянулись, сообразив, что нам здорово повезло.

— А вы, значит, из щелгуновского дома?

— Вы имеете в виду дом Льва Николаевича Илларионова? — насторожилась я.

— Это он по матери Илларионов, а мы его по старинке зовем. Папашу его, Николая Семеновича Щелгунова, вся округа хорошо знала. И деда его. Известные кровопийцы. — Женщина хихикнула, точно сообщила нам что-то чрезвычайно забавное. — А как там тетка Олимпиада? Давненько ее не видать. Раньше она к себе в Михайловку ездила, домишко у нее там, от племянника остался, тогда и ко мне заглядывала, а в этом году так и не собралась. Вот ведь чудеса, живем на одном острове, родня, а годами не видимся.

— Олимпиада Назаровна ваша родственница? — ахнула я.

— Тетка, — кивнула женщина. — Человек она добрый, но ладить с ней нелегко.

— Добрый? — переспросила Женька.

— Ага, — опять кивнула наша собеседница. — Люди разные, одни доброту на лице носят, другие глубоко в душе прячут. Олимпиада человек хороший, только жизнь с ней сурово обошлась. Вот она душу-то за семью печатями и держит. А вы Льву-то родственницы или так, знакомые?

— Знакомые. Мы по работе приехали.

— Поди, в доме-то у него жить дрожь берет?

— Дом, конечно, необычный, но комнаты уютные.

— А привидений там нет? — спросила женщина насмешливо.

— Да вроде не видно, — в тон ей ответила Женька.

— Жаль. По справедливости-то надо, чтоб вся их дьяволова порода до самой смерти мучилась. Сколько народу загубили, страх.

— Лев Николаевич загубил? — удивилась я.

— Нет, этот если и придушил кого, то чужими руками, сам-то слабоват, не в родителя.

— Чем же родитель так знаменит?

— Как же, он у нас тут двадцать лет главным был по врагам народа. Говорят, от Сталина именное оружие получил, но это врут скорее всего, но крови на нем, что воды в озере. Зверюга… Никого не жалел, ни баб, ни ребятишек. Руки, ноги свяжут — и в прорубь. Развлекались так. Да видно, черти мучили, пил неумеренно и загнулся от белой горячки. Сказали, сердце слабое. Когда памятник ставили, один из местных партийцев так и сказал: «Надорвал сердце, дорогой товарищ, радея за наше светлое будущее». Кругом враги виделись, хотел быть святей святого, да родословная-то подкачала, сам-то был не пролетарских кровей, поневоле начнешь выслуживаться. Дед тут первым человеком был, но до раскулачивания не дожил, а сынок быстро сообразил, куда ветер дует, и сразу подался в пролетарии. Вот так. Говорят, любил сам допрашивать — коли в доме ночью свет горит, значит, лютует, уж как кого к нему отправят, считай, не свидимся.