Валентина Андреева - Зигзаг неудачи

– А если в чем и виновата, делов-то! – поддержала меня Наталья. – Отсидишь свое, и ладно. Все равно выехать отсюда не сможешь. Тебя наверняка уже ищут.

Дарина заревела с новой силой. Из ее несвязного бормотания я поняла только одно – она действительно собиралась с женихом на Кипр. Когда-нибудь. Ибо ни жениха, ни денег для такой поездки у нее не было. Через неделю после планируемого возвращения в Москву собиралась опять выйти на работу. Досрочно. И теперь она уже никогда не выйдет замуж. С причитаниями она вылезла из машины, хотела уже захлопнуть дверцу, но опомнилась и полезла назад – за своей сумочкой.

– Хорошо, – покорно сказала она, выпрямившись во весь рост. – Пойдемте…

Видя, что мы не двигаемся с места, первой прошла наверх. От еды отказалась, передернувшись от отвращения. Только выпила кофе. Потом кое-как привела себя в порядок. Заметив, как ее глаза снова наливаются слезами, я быстро спросила:

– А где тебе удалось спрятаться?

Дарья похлопала глазами, смахнула рукой со щек две слезинки и улыбнулась:

– Когда вылетела из дома, ничего не соображала – рванула направо, в кусты сирени. По дороге заметила, что гаражные ворота закрыты не до конца, можно ползком пролезть внутрь. Ну и пролезла. Уже внутри поняла: попала в мышеловку. Там без света так жутко… Решила, будь что будет. Пошарила по стенке, нашла выключатель… Уже при свете обнаружила в правом углу гаража строительную лестницу наверх и удивилась – зачем она там? Раздумывать было некогда, просто поднялась по ней и очутилась в недостроенном отсеке с башней. Взаперти. Комната была закрыта на ключ. Я лестницу осторожно за собой наверх подтащила и замерла. Пока меня искали, там отсиживалась. Потом, когда все стихло, спустилась назад… Думала, дождусь ночи, доберусь до Галы со Степаном и попрошу их помочь как-нибудь отсюда выбраться. Они порядочные люди. Отец к ним с уважением относился. Мне казалось, главное – до Москвы добраться, а там что-нибудь придумаю. Конечно, не следовало мне убегать. Но растерялась очень. Боялась, арестуют ни за что. Вот вам крест, – Дарина истово перекрестилась, – я никого не убивала! Ну подумайте сами, зачем мне это нужно?

– А мы уже уяснили, что это никому не нужно. Никто никого не убивал, – спокойно заметила Наташка. – Все сами мрут как мухи, начиная с твоего отца. Давай-ка начистоту: почему ты решила, что Серафиму убил именно он?

Дарина собралась было что-то сказать, но осеклась. Руки непроизвольно схватили с табуретки сумочку. Пару раз она ее открывала и тут же закрывала. На носу выступили капельки пота.

– Мой отец был хорошим, добрым человеком. Не верите…

Ее губы горько искривились при взгляде на наши физиономии.

– Не могу сказать, что мы жили достаточно обеспеченно, тем более что мама постоянно болела. Всю жизнь в коммуналке. И тем не менее отец каждый месяц перечислял своему другу, инвалиду, прикованному к кровати, весомую сумму. Иногда по просьбе отца я и сама посылала деньги на абонентский ящик этого друга. Причем отец даже не указывал свою фамилию. Не хотел, чтобы этот человек считал себя обязанным… А Серафима Игнатьевна всю жизнь держала отца на коротком поводке. До последнего времени. Не зря говорят, что от любви до ненависти один шаг. Но отец слишком поздно собрался его сделать. Вот…

Дарина наконец открыла сумочку и, вытащив из нее сложенный вчетверо листок, протянула мне. Но я его не развернула – ждала дальнейших разъяснений.

– После операции я следила за состоянием Серафимы Игнатьевны. Сама, естественно, к ней не заходила, но узнавала через врачей и медсестер. Только в пятницу, накануне ее выписки, решилась зайти. Хотела попросить, чтобы она оставила отца в покое. Весной он перенес два микроинсульта – один за другим, с частичной парализацией. Если бы вы к нему пригляделись внимательнее, могли бы заметить, что у него слегка перекошен правый угол рта. А правая рука так до конца и не восстановила полностью свои функции. Он мог писать только печатными буквами… – Дарина глубоко вздохнула. – Эта женщина не отпустила отца и после смерти. Прихватила с собой. А при жизни последнее время просто изводила нас телефонными звонками. Наверное, я перед отцом виновата… Когда он попал в больницу, я на ее звонки постоянно отвечала, что Леонид Сергеевич больше не желает ее ни видеть, ни слышать. Но она не успокаивалась. Наверное, хотела, чтобы он сам об этом ей сказал. В какой-то момент мне даже стало ее жалко. Особенно после операции. Отцу я ничего не говорила. Боялась ухудшения его состояния. По сути, могла ведь и не знать, что Серафима Игнатьевна оперировалась у нас. И потом, вспомнила маму…

– Дарина, подожди!

Я вынуждена была ее прервать. В любой момент могли заявиться Дмитрий или Андрей.

– А ты не пыталась выяснить, почему Серафима Игнатьевна была так настойчива? Судя по тому, что нам о ней известно, чувство собственного достоинства не оставляло ее. А тут ей прямо дают понять, что ее звонки мешают, а она упорно названивает…

– А назло! – поделилась своими соображениями Наташка.

Дарина сосредоточилась. До такой степени, что машинально сунула чайную ложку в свою сумку, оставив взамен на столе расческу.

– Сначала она просто просила подозвать отца к телефону. Потом ссылалась на то, что ей необходимо кое-что уточнить. Что-то про его анализы… Я, собственно, ее оборвала. Сказала, что у него все в порядке, но его нельзя тревожить. Анализы… Нашла повод! Разумеется, выписали его с хорошими показателями. Я сама проследила. Он даже собирался соседу по палате свою кровь сдать. Переживал, что не подошла – у соседа первая группа, у отца – четвертая. Когда Серафима звонила в этот раз, отец уже находился дома. Не понимаю, откуда она узнала, что он был в больнице?

– А она ничего и не знала. Пока ты ей сама не подсказала, – вырвалось у меня машинально.

– Я?! Да я сказала ей о том, что он по ее вине загремел в больницу с инсультом только после этой ее фразы насчет анализов. Надо же было мотивировать свою просьбу оставить его в покое.

– Оставила?

– Да.

В коридоре послышался какой-то шум и голоса. Я с мольбой взглянула на Наташку.

– Ну почему я должна выступать в роли Держиморды? Или Цербера? Или Мегеры? – возмутилась она.

– По крайней мере, у тебя есть выбор, – огрызнулась я. – Дарина, быстренько отвечай, почему ты считаешь, что Серафиму Игнатьевну убил твой отец?

Краем глаза я успела заметить, что Наталья нехотя закрыла за собой дверь кухни. Судя по сразу же вспыхнувшему спору подруга держала оборону от натиска голодных деток и по мере возможности оттесняла их в столовую, суля четыре корочки хлеба.

У Дарины затряслись руки, и она судорожно прижала к себе сумку.