Татьяна Луганцева - Семь пятниц на неделе

– Не тебе решать! Все уже без тебя решено! – нахально заявила старлетка.

– Отработала у Эдуарда? – прищурила глаза Аграфена. Ну что за характер у этой еще молодой женщины? Все бы ей делать пакости…

– А то!

– А то, что у Тани с Эдуардом Эриковичем много лет были близкие отношения, тебя не смущает? Хотя, кого я спрашиваю… – сокрушенно махнула рукой Груня.

– Меня – нет, не смущает. Мало ли с кем у него что было! – честно ответила Настя, которая гнула свою линию – дорогу молодым, причем любым способом.

– А ведь он и тебя сможет взять да и поменять на кого-то в недалеком будущем. Это тоже не смущает? – спросила Аграфена.

– Нисколько! Старик уже не доживет, не успеет поменять меня на кого-то. – Анастасия рассмеялась, что выглядело дико при ее синем, опухшем носе. Прямо злой клоун из фильмов ужасов.

– Ты злая, Настя.

– И что? – беззаботно спросила девица.

– Неужели тебе совсем не жалко Ветрову? – Аграфена все пыталась найти в собеседнице хоть каплю женского сочувствия.

– Жалелки не хватит всех жалеть. Мне что, ждать, когда она умрет от старости на сцене? Так я и сама уже в годах прибавлю. А чтобы она сама ушла – не дождешься.

– То есть призывать к твоей совести бессмысленно? – уточнила Груша.

– Абсолютно. У меня ее нет. А про то, что ты ходила к Эдуарду и грозила ему уйти, если он снимет с ролей Таню, я уже в курсе.

Груня опустила глаза. «Значит, девица в курсе, что Эдуард Эрикович не повелся на мою провокацию и совершенно спокойно и неожиданно уволил меня».

– Да уж, добро только в сказках побеждает, – усмехнулась она.

– Точно! На этот раз и ты пострадала. Потому что очень не вовремя влезла к Эдику с просьбой вернуть Ветрову. Наш режиссер все не знал, как от нее отделаться, а тут такой шанс выпал – у той рожу перекосило, да еще траванулась перед премьерой. И декоратора другого он тоже найдет. Не великая ты знаменитость. Эдуард теперь ни перед чем не остановится! – выпалила Анастасия.

– Я не сомневаюсь, у него теперь хороший советчик, дела театра пойдут в гору… Ты, Настя, бесстыжая, вульгарная бездарность. И обоим вам все равно не построить счастья на костях других людей.

– Кто бы говорил! Уж не знаю, что ты с Вилли сделала, просто приворожила с первого взгляда, – огрызнулась старлетка и встала с дивана. – Ладно, я пошла. Вообще-то я к Вилли приходила, да вот тебя застала. Покедова, уволенный декоратор! Отхватила свой куш, так и молчи! – Настя развернулась на каблуках и выскочила из номера.

«Все-таки хорошо, что я ей лицо разукрасила. Понимаю, что Таня все равно выглядит хуже, но и эта нахалка тоже теперь не фонтан», – подумала Аграфена.

Набравшись смелости, то есть выпив еще шампанского, она отправилась к Татьяне.

Под дверью номера Ветровой Груня провела томительно долгое время. На все ее просьбы и мольбы Таня отвечала: «Я никого не хочу видеть! Уходи, Груша».

– А я вот очень хочу тебя увидеть! – твердила художница. – Вот такое у нас тут несовпадение. Я ведь, между прочим, тоже уволенная, так что мы с тобой в одинаковом положении. И полетим домой в одном самолете. И если ты, Таня, мне сейчас не откроешь, я буду вынуждена полезть к тебе через балкон – или с первого этажа, или из соседнего номера. Сразу же предупреждаю: я эквилибристикой никогда не занималась, так что если сорвусь вниз, будешь виновата ты. Я прямо сейчас составлю завещание, и пусть именно так напишут на моей могильной плите. Здесь, я смотрю, уже открыт конкурс на самое нелепое завещание. Думаю, что я, хоть и не сценарист, и не режиссер, смогу переплюнуть своего папашу. У нас с ним это в крови у обоих.

Дверь открылась.

Груня рванула внутрь, гадая, в каком настроении находится Таня. Актриса могла быть агрессивна, полна злобы, горечи, обиды и жажды мести. И в таком состоянии под ее горячую руку лучше было не попадаться. А если Ветрова раздавлена, уничтожена, заревана и готова наложить на себя руки, то это очень и очень опасно. Артисты – люди весьма импульсивные и эмоциональные, способны натворить что угодно. А уж после такого страшного для актрисы известия, что она снята со всех главных ролей из-за возраста и временно изуродованной внешности, от Ветровой можно ожидать всего. Художница, когда шла сюда, даже боялась увидеть бренное тело Татьяны в петле, без малейшего шанса к возрождению. В общем, сердце Аграфены готово было выскочить из груди. Она бросилась к Тане, сидящей перед трюмо, – и остолбенела от неожиданности.

На актрисе было красивейшее светлое платье с глубоким декольте и красным бантом. Распущенные темные волосы, ярко накрашенные глаза, улыбающийся рот… Выглядела она просто сногсшибательно! Груня даже не сразу поняла, что лицо у нее больше не перекошено.

– Господи, Таня, ты так великолепно выглядишь! Ты смеешься? С тобой все в порядке?

– А ты не видишь? Я чувствую себя превосходно. Сегодня чудесный день. И я всегда буду такая красивая, – самодовольно заявила Ветрова, поправляя шелковистые и блестящие волосы.

– Ой, Таня, но как же… Ведь полгода не прошло… Твой ботокс… – растерялась Груня.

– Да не было у меня никакого ботокса! Дура я, что ли, вкачивать в лицо то, что парализует его мышцы? Я же лицом работаю! Это все равно что у бегуна парализовало бы ногу.

– Но… но… – У Груни что-то совсем нарушилась речь. И художница даже присела, чтобы не упасть.

– Здорово я всех провела. Конечно, я притворялась. Мне захотелось узнать, как отреагирует Эдик. Думала – пожалеет, посочувствует… А он сделал то, что сделал. Подсознательно я боялась обнаружить, что он именно так плохо ко мне относится, надеялась на другое. И вот – на тебе, оправдались самые страшные мысли и подозрения. Ну, ничего, я не в обиде. Зато пелена спала с моих глаз. Я теперь ясно увидела, что ради него не стоило гробить свою жизнь, и как бы освободилась из плена, пусть и поздновато. Но, как говорится, лучше поздно, чем никогда, – объяснила Татьяна.

– И что ты будешь делать? – спросила Аграфена, понимая, что при общении с артистами действительно всегда сохраняется реальная возможность сойти с ума.

Таня повернулась к зеркалу и поправила волосы – причесала на другую сторону, словно вымеряя каждый сантиметр в своей внешности, проверяя, как ей будет лучше.

– Хочешь, я набью Эдику морду из-за твоего увольнения? – неожиданно предложила она.

– Совсем не хочу. Я тоже больше не хочу работать с человеком, который может… может вставить нож в спину.

– Хм, и я о том же. Значит, ты меня понимаешь. Все будет хорошо, не переживай! – Груня обнаружила, что где стояла, там и села, а именно, на журнальный столик, смяв какие-то журналы. Но там и осталась. – Я, наверное, была слепа и глуха. Я столько лет проработала в театре и думала, что все про всех знаю. А вы, артисты, оказались страшными людьми. Вы такое творите! Как можно устраивать подобные проверки? Ты неделю ходила с таким жутким лицом, а выходит, притворялась. Ради чего?