Дарья Донцова - Фея с золотыми зубами

Утром, когда Юра убежал на работу, Зоя мне сказала:

– Я нашла Игната Игнатовича Игнатьева.

– Кого? – переспросила я, глотая кофе.

– Ты забыла? Игнат Варенкин, – удивилась Зоя.

– Умер в купе поезда от сердечного приступа, – кивнула я, – с ним вместе ехали старушка и двое молодых мужчин.

Зоя подтвердила.

– Точно. Поскольку его смерть произошла во время поездки, делом занималась транспортная милиция. Никаких криминальных деталей в кончине Варенкина не обнаружилось, но соседей по купе допросили. Бабка высадилась в Бологом, она сошла в тот момент, когда Игнат еще был жив, и ничего интересного рассказать не могла. А двое попутчиков, которые стали свидетелями кончины Варенкина, говорили примерно одно и то же: Игнат сразу после отправки поезда лег спать, посреди ночи проснулся, попытался выпить воды и уронил на пол стакан. Звук разбитого стекла разбудил соседей, они увидели, что третьему пассажиру плохо, побежали к проводнице, ну и так далее. И каково твое мнение по поводу произошедшего?

– А какое тут может быть мнение? – удивилась я. – Очень неприятно стать свидетелем смерти человека. Думаю, Игнатьев и второй парень на всю жизнь запомнили ту поездку.

– Поскольку их допрашивала милиция, в бумагах остались данные мужчин, – странно улыбаясь, продолжила Зоя, – знаешь, многие абсолютно искренне считают: если менты перестали заниматься делом, папка пропадает. Ан нет, лежат бумажки на месте год, пять, десять, пятнадцать, двадцать. В архивах можно найти все необходимое о человеке, который состоял под следствием, допустим, в тысяча девятьсот двадцать пятом году.

– Так уж ничего не исчезает? – не поверила я.

Зоя хмыкнула.

– Теряют порой и дела, и вещдоки. Но, знаешь, во время Великой Отечественной войны, отступая, советские органы в первую очередь эвакуировали архивы. У нас бумажка порой важнее человека. Сотрудники НКВД и милиции увозили горы папок, как ты понимаешь, компов тогда не было. Архивы горели, их затапливало, иногда ими лакомились крысы, порой документы уничтожали «оборотни в погонях», но, повторяю, основная масса материалов лежит на месте, надо лишь найти, где оно, это место. Короче, Игнат Игнатович Игнатьев умер. Скончался не от старости, ему было не так уж много лет, мог бы даже жениться на молоденькой. Вот второй попутчик так и сделал. Он несколько лет назад оформил брак с юной девушкой. И, что интересно, тоже не так давно отбыл в мир иной. Почему не спрашиваешь, какой диагноз им поставили врачи? Рак легких в запущенной стадии, метастазы по всему организму. Не находишь ситуацию интересной?

– Да нет, – призналась я, – в Москве ужасная экология, вероятно, Игнатьев и второй мужчина курили.

– Не хочешь знать, как звали второго попутчика? – понизила голос Зоя.

– Ну, говори, – потребовала я.

– Виктор Михайлович Ласкин, – торжественно заявила Зоя.

Я заморгала.

– Виктор Михайлович Ласкин, – повторила одноклассница Юры, – я порылась в бумагах и выяснила: до той поездки в Ленинград гражданин Ласкин жил в коммуналке, работал неприметным сотрудником на предприятии, которое выпускало скобяные изделия.

– Гвозди? – тупо переспросила я.

– Ну да, – кивнула Зоя, – в Москве в советские времена было много предприятий, где служить считалось не только престижно, но и выгодно. Ну, допустим, ЗИЛ, АЗЛК, [26]чугунолитейный имени Войкова, гиганты, где платили большие зарплаты и развивали социальную среду. На ЗИЛе имелся даже свой балетный театр, рабочие и инженерный состав получали квартиры, машины, продуктовые заказы. Летом ездили в заводские здравницы на море, зимой отдыхали в санаториях Подмосковья. Но были в столице и малорентабельные заводики. Так вот, Ласкин работал в шарашкиной конторе, штамповал на прессе всякую ерунду и не был ни токарем-фрезеровщиком, ни мастером, ни бригадиром. Просто тупо жал всю смену на пару кнопок. Раз – пресс опускается, два – поднимается. Творческая работа. И оплачивалась она соответственно.

Но в перестройку с Ласкиным внезапно произошла удивительная метаморфоза. В смутное время выжил и взлетел на гребень волны предприимчивый, активный, полностью изменивший менталитет и образ жизни человек. Посмотри на новых русских, кто сейчас ворочает миллиардами. Едва коммунистический строй начал шататься, как нынешние олигархи почуяли запах новых возможностей и круто повернули руль своей судьбы. Сидели в НИИ – стали торговать резиновыми зайчиками, работали в школе – организовали продуктовый рынок. Ну и так далее. И все они где-то надыбали денег на основание собственного дела. Кто-то продал квартиру, дачу, машину, кто-то грабил людей, кто-то элементарно спер начальный капитал. Так откуда у Ласкина появились бабки? Он не якшался с бандитами, не имел ни жилплощади, ни фазенды, ни «колес», его первая жена – сирота из детдома. Как милейший Виктор Михайлович смог скупить все акции гвоздоделательного пусть маленького, но заводика?

Я лишь хлопала глазами, а Зоя тарахтела пулеметом.

– Ласкин оказался умным бизнесменом. Вот уж, право, никогда не знаешь, что из человека получится. Штамповал гвоздики-винтики-скобы, а потом обрел денежки и такую активность развил! Фррр! Ракетой взлетел.

– Погоди, – обмерла я, – Ласкин Виктор Михайлович…

– Муж Елизаветы, – подтвердила Зоя, – накануне смерти он получил посылку с дохлой крысой, ста баксами и запиской про Варенкину.

– Офигеть, – прошептала я, – ты хочешь сказать…

– Витя Ласкин и аспирант Игнатьев, решив оказать помощь умирающему отцу Насти, обнаружили на его теле пояс с долларами и присвоили себе эти деньги, – отчеканила Зоя, – небось парни смекнули: честным путем советскому человеку столько не заработать, поделили найденное и договорились молчать. Знаешь, что еще интересно?

– У тебя припрятан в шляпе очередной кролик? – встрепенулась я.

– Кролики закончились, – абсолютно серьезно ответила Зоя, – осталась мелочь, ну, вроде белых мышей.

– Мышей ловить непросто, – улыбнулась я.

Зоя приосанилась.

– Игнатьев до поездки в Ленинград жил с родителями. Они простые кандидаты наук, имели обычную «двушку». Вдобавок Игнат привел в родное гнездо молодую жену. Двум хозяйкам на одной кухне тесно, какие бы интеллигентные ни были свекровь с невесткой, у них нет-нет да возникнет причина для выяснения отношений. Ох, не зря Булгаков говорил про квартирный вопрос, он испортил много браков. А Игнатьеву повезло, спустя полгода после неприятного происшествия в купе, он прописался в симпатичной «трешке», которая принадлежала восьмидесятилетней вдове генерала Нине Пунькиной. Мать Игната вспомнила, что у нее есть двоюродная сестра Лена, а у той бабушка, чья племянница…