Елена Логунова - Суперклей для разбитого сердца

Едва я успела так подумать, как подо мной что-то отчетливо завибрировало. Я ойкнула и вскочила: испугалась, что присела на шмеля, который в отместку укусит меня за задницу, и она опухнет так, что посрамит пышные формы хомкинской надувной женщины. Оказалось, ничего страшного: трясся и пищал мобильник в заднем кармане моих штанов.

– Да? – произнесла я расслабленным голосом, в котором усталость сочеталась с облегчением.

– Индюха, ты где? – спросил мобильник голосом Зямы.

Я повернула голову и прочитала адрес на табличке:

– Улица Приречная, три.

Зяма повторил сказанное для Ваньки и вновь обратился ко мне:

– А квартира какая?

– Дурак, что ли? – мгновенно окрысилась я. – Какая квартира, меня лошадь к себе домой привезла!

– Так ты уже в стойле? – поинтересовался Зяма.

– Нет еще, ворота закрыты, а шуметь я опасаюсь, – призналась я. – Впрочем, лошадь уже шумела, но пока со двора никто не вышел. Возможно, никого нет дома.

– Это хорошо, – рассудил Зяма. – Значит, никто нам не помешает хорошенько обыскать дом.

– А вы далеко? – спросила я, с тоской оглядывая сплошную линию неухоженных глухих заборов.

Уже стемнело, и бродить под воротами бандитского логова в обществе недружественно настроенной лошади мне было неуютно.

– Мы будем через пять минут, – пообещал Зяма.

Он ошибся всего на минуту. Фиолетовая «семерка» потеснила нас с лошадью у облезлых железных ворот ровно через шесть минут.

– А вот и мы! – сообщил Зяма, выбравшись из машины.

Братец потирал руки и облизывался, как незваный гость при виде богатого фуршетного стола. Чувствовалось, что ему не терпится обыскать бандитское жилище и найти там свою драгоценную «Хельгу».

– Ворота ломать будем или как? – выпятив грудь и поиграв воображаемыми бицепсами, спросил он.

Ваня Горин коротко ответил:

– Или как! – и без всякой рисовки, великолепным прыжком без разбега перемахнул через высокий забор.

В тот же миг мирную тишину взорвал яростный собачий лай. Очевидно, псина, приставленная охранять домовладение изнутри, реагировала только на прямое вторжение.

– Сейчас Ванек вылетит обратно! – с детским злорадством предсказал завистливый Зяма, которого задела за живое эта демонстрация силы и ловкости.

Братец оказался прав наполовину: через забор действительно перелетело громко верещащее живое существо, однако это был не Горин, а выброшенная им собака. Сторожевой пес, оказавшийся при ближайшем рассмотрении потомком обрусевшего французского бульдога, приземлился на четыре лапы и сразу же заткнулся. Вероятно, охрана территории снаружи в его функции не входила. Песик лениво зевнул, вполне дружелюбно вильнул хвостиком и чинно присел неподалеку от лошади.

Со скрипом и скрежетом разъехались створки ворот.

– Добро пожаловать! – сказал исполняющий роль привратника Горин.

Первой пожаловала лошадь, за ней проскользнула собака. Оказавшись во дворе, она сразу же начала лаять, так что Ваньке вновь пришлось опасно ухватить ее поперек живота и отправить в недолгий полет через забор. Мы с Зямой как раз успели войти и быстренько прикрыли за собой ворота, преграждая доступ на территорию ретивому песику.

Лошадь, не обращая на нас никакого внимания, уверенно протопала в темный угол двора и начала там смачно хрустеть и шумно хлюпать.

– Есть хочу! – некстати сообщил Зяма, громко сглотнув слюну.

– Нашел время думать о еде! – рассердилась я. – Затяни потуже ремешок, и пошли искать шкаф!

Зяма с сожалением посмотрел на свои оранжевые трусы, лишенные всякого ремня, и спросил:

– Ну, с чего начнем?

– Я вижу, тут много обособленных строений: дом, времянка, сарайчик, конюшня и так далее, – сообщил Горин, успевший внимательно осмотреться.

Причину его интереса к дощатым сооружениям различного назначения я поняла не сразу. Позднее выяснилось, что Ванька искал туалет.

– Предлагаю начать с дома! – Горин вопросительно посмотрел на меня.

– Не возражаю, – кивнула я, подумав, что сарайчики и конюшни редко меблируют антикварными шкафами.

– Дверь сломаем или как? – Зяма вновь напряг свои дизайнерские мускулы.

– Какой ты, Зямка, нудный! – посетовала я. – Заладил: сломаем да сломаем! Зачем ломать, если окошко открыто? Сейчас мы влезем в него и милым делом обойдемся без взлома!

Подавая пример своей команде, я решительно направилась к окошечку в обрамлении серых от времени резных наличников.

– Не раздави петунии! – заволновался любитель живой природы Горин.

Слово «петунии» было мне незнакомо, но звучало оно как-то неприятно, поэтому я на всякий случай приостановилась и внимательно посмотрела на сиротскую клумбочку под окном. Вся она помещалась в старой автомобильной покрышке.

– Питоны? – не по возрасту глуховатый Зяма подозрительно уставился на черную поверхность лысой резины, действительно похожей на кольцо свернувшейся змеи.

– Где змеи? – Горин тоже насторожился. – Я, ребята, змей жутко боюсь! Прошлым летом, в турпоходе, мы ночевали на поляне, и мне прямо в штаны заполз уж!

– И что? – заинтересовался Зяма.

В другое время я тоже с удовольствием послушала бы этот увлекательный эротический ужастик, но сейчас мне было не до того. Очень хотелось поставить точку в затянувшейся истории с «Хельгой» и отправиться домой, к маме, папе и горячему ужину.

– А ну, быстро полезли в окно! А не то я вас сама, без всяких питонов, передушу! – зашипела я, как настоящая змея.

Один за другим мы забрались в чужой дом и выстроились рядком на дощатом полу, покрытом самовязаными тряпичными половиками. Обстановка в жилище была, мягко говоря, скромная.

– Эстетика минимализма! – пробормотал Горин – дипломированный специалист по интерьерам.

Это было красивое определение слегка приукрашенной нищеты, которая предстала перед нашими глазами. Мебель в доме была древняя, времен царя Берендея, и, кажется, самодельная. На узкой высокой тумбочке, исцарапанной так, словно об нее драли когти многие поколения кошек, высился совершенно ископаемый ламповый телевизор – с подслеповатым экранчиком размером с ладонь и динамиком, закрытым пластмассовой решеточкой.

– Эпоха квадроченто! – сказал Зяма, с детским интересом таращась на допотопную радиолу.

Она действительно имела отчетливую квадратную форму. Я не сдержалась и хихикнула, вспомнив, как мой художественно образованный братец выбирал себе в мебельном салоне тахту. «Этот диван я не возьму, он совершенно брутальный! – приговаривал он, морща породистый нос. – А в этой софе слишком много экспрессии!» Продавец-консультант, следовавший за переборчивым покупателем по пятам, помалкивал и потихоньку записывал в маленький блокнотик Зямины комментарии. Наверное, потом он использовал эти тексты для рекламы брутального дивана и экспрессивной софы.