Елена Логунова - Суперклей для разбитого сердца

– Я вижу, «Хельги» здесь нет! – сказала я.

Это замечание оживило почтительно притихших дизайнеров, они стряхнули с себя оцепенение и быстренько пробежались по всем каморкам сумрачного домишки. «Хельги» действительно нигде не было, зато в кухне нашелся новехонький двухкамерный холодильник. Бок о бок с заляпанной жиром двухконфорочной газовой плитой на высоких чугунных ножках он смотрелся примерно так же, как я рядом с дураком и уродом Хомкиным – словно дивно прекрасное и немыслимо совершенное создание.

– Ага! – обрадованно вскричал Зяма, увидев самодовольно урчащий «Самсунг».

– Угу! – кивнула я.

А Горин молча открыл дверцу холодильного агрегата и пристально посмотрел на одинокую алюминиевую кастрюлю без крышки. Емкость была наполнена серой жижей, на поверхности которой островками белели крупные клочья пены.

– Кажется, это суп? – грустно спросил Зяма.

Вид и запах у кастрюльного содержимого был такой, словно в посудине постирали носки.

– Отставить разговоры о жратве! – распорядилась я, громкими словами заглушив голодное урчание в собственном желудке. – Продолжаем поиски нашего шкафа!

Мы закончили обыск дома, не пропустив даже чердак и земляной подвал, потом осмотрели флигель, конюшню и два сарая, один из которых оказался подобием столярной мастерской. «Хельги» не было нигде!

– Как же так? – разволновался Зяма. – Куда они ее подевали?

– Возможно, это не единственное бандитское логово, – предположила я. – Не исключено, что у мерзавцев есть другая база, и «Хельгу» следует искать там. Надо навести у местных жителей справочки о хозяевах этой берлоги.

– В соседнем огороде торчит какая-то баба с поливальным шлангом! – оживился Зяма.

– Вперед! – скомандовала я.

Брат не заставил себя уговаривать и перелез через низкий штакетник в соседний двор. Никакая баба, хоть со шлангом, хоть без, не могла устоять против сокрушительного обаяния Зямы, когда он хотел быть сокрушительно обаятельным. Мелодичное журчание воды сошло на нет, вместо него забубнили голоса. Я не прислушивалась, зная, что братец доложит мне результаты соцопроса женского населения в лучшем виде. Сидела и думала о своей личной жизни, складывающейся с переменным успехом. Забыла узнать у Дениса, не ругал ли его мой загадочный телефонный двойник так же, как он костерил Максима Смеловского и гадкого Хомкина? За Хомкина, впрочем, спасибо, я и сама с удовольствием сказала бы ему пару-тройку неласковых слов… Все равно, мне очень интересна природа появления собственного второго «я»! Откуда взялось это альтер эго, ругающее моих поклонников? И зачем оно это делает? Неужто хочет лишить меня всяких кавалеров?

– Ага, и в отсутствие конкурентов стать твоим лучшим и единственным партнером! – скептически усмехнулся мой внутренний голос. – Вдвоем вы даже сможете написать книгу из серии «Для вас, женщины». Я прямо вижу красочную обложку! «Индия Кузнецова и ее второе «я»: шизоидное раздвоение личности как способ создать идеальную пару!»

– Брысь! – шикнула я на разболтавшийся внутренний голос.

С шумом порскнул в кусты облезлый кот, принявший реплику на свой счет.

– Киса, я это не тебе! – извиняющимся голосом произнесла я.

Шорох не прекращался, он даже стал заметно громче. Я бы испугалась, но источник шума от меня удалялся, перемещаясь строго по периметру двора, заваленного мусором и заросшего бурьяном. Достигнув дальнего угла, шорох внезапно превратился в осмысленный возглас:

– Нашел! – негромко, но с большой радостью вскричал Горин.

– Неужто нашел?! – восхитилась я, решив, что Ванька отыскал наш дорогой шкаф. Оступаясь на кочках, я поспешила на голос. – Ванечка, солнышко, где же он?

– Вот он! – Горин торжественно указал мне на дощатую будку, в щелястой двери которой было прорезано кривобокое сердечко.

– Это же сортир!

– Он самый! – Горин окинул будку любовным взглядом и потянулся к двери.

По кривой тропинке я прошла в огород и присела на низкую скамеечку у какого-то пепелища: в лунном свете трагически чернели обугленные палки.

– А ну, подвинься! – потребовал Зяма, чертом выпрыгнувший из темноты.

– Эта хлипкая скамья двоих не выдержит, – возразила я. – Очень ненадежная конструкция – просто тонкая доска на двух чурбачках.

– Тогда встань, у меня ноги устали! – бесцеремонно заявил братец.

– От реверансов? – съязвила я, уступая сидячее место.

– Ага, – кивнул Зяма. – Я там вокруг этой бабы скакал козликом! Трудный случай – тетка полуслепая, меня почти не видит, пришлось брать ее флюидами. Поддалась, но с трудом.

– Не выдавай мне свои секреты охмурения трудных теток, – отмахнулась я, заодно разогнав стайку голодных комаров. – Скажи лучше, поведала ли она тебе что-нибудь интересное?

– А как же! Значит, так, – Зяма поудобнее устроился на шаткой лавочке и приготовился к обстоятельному докладу. – Фамилия соседей Хитниковы.

– Подходящая фамилия! – не сдержалась я. – Хитниками в старой Руси называли воров!

– Значит, у них давние фамильные традиции, – кивнул братец. – И новое поколение их успешно продолжает! Старший сын мамаши Хитниковой уже сидел, средний слывет отпетым хулиганом, а младший славен тем, что отнимает карманные деньги у одноклассников и собирает десятину с бабулек, промышляющих сбором пустых бутылок.

Я вопросительно подняла брови.

– Это малый семейный бизнес, – пояснил Зяма. – Хитниковы на своем гужевом транспорте раскатывают по городу и по дешевке принимают у народа пустые винно-водочные бутылки. А потом сдают их в пункт приема стеклотары – уже подороже. Еще младший Хитников – Сенька его зовут – работает с конягой в парке, катает за деньги детишек. Это занятие вполне официальное, только заработков больших не дает: соседка говорит, у Сеньки рожа больно несимпатичная, дети его боятся.

– Лошадь их мне тоже не понравилась, – заметила я.

– Ну, что еще тебе сказать? Мамаша Хитникова нигде не работает, хотя пенсионного возраста еще не достигла. Соседка сказала, у этой Хитниковой глаз дурной, она порчу наводить может и охотно предлагает эту оригинальную услугу всем желающим – за деньги, конечно. Желающие, как ни странно, находятся.

– Еще бы! – сказала я, подумав, что и сама навела бы какую-нибудь нефатальную порчу на Хомкина и его девицу. Хомкина можно было бы наградить, например, пожизненной диареей, а его пышнотелую подругу приговорить к булемии. То-то она раздобрела бы на радость своему милому – любителю крупных форм!

– Еще у мамаши Хитниковой есть сердечный друг, зовут его Вовка, – продолжал Зяма, не заметив, что я отвлеклась. – Соображаешь?

– Что? – встрепенулась я.

– Вовка – это Владимир!