Елена Логунова - Кукиш с икоркой

– Бог простит, – ответила я, грубо заталкивая девушку в желтом в глубь просторной прихожей. – Где Вадик?

– В чем дело? Что вы себе позволяете? – Людочка хлопала длинными ресницами.

А я хлопнула ее по руке, потянувшейся к трубке телефона, и бросила через плечо Ирке, грозно сопящей за моей спиной:

– Придержи ее!

– Угу! – Подружка с готовностью приняла в медвежьи объятия возмущенно чирикающую Людочку.

Я рысью промчалась по апартаментам, про себя в очередной раз ругнувшись в адрес отечественных буржуинов. Сколько у них тут комнат, я даже не поняла! Впрочем, жилищные условия Рябушкиных меня сейчас интересовали мало, я искала Вадика. Приятель нашелся в просторной комнате, назначение которой я с долей сомнения определила как пищеблок, потому что там имелась электроплита, талантливо замаскированная под тумбочку. У стены во всю ширь раскинулся просторный диван, на котором так же просторно раскинулся Вадик, талантливо замаскированный под морскую черепаху – весьма крупную и с панцирем редкого окраса «в шотландскую клетку». Из-под вздувшегося горбом плотного шерстяного пледа торчали две голые стопы и одна лохматая голова. Причем и голова, и ноги свешивались на одну сторону дивана, словно Вадик под пледом завязался в узел. Этот анатомический выверт внушал мне тревогу, но я не стала заглядывать под покрывало. Удовольствовалась тем, что упала на колени рядом с ложем, близко заглянула Вадику в лицо и рявкнула ему в ухо:

– Рота, подъем!

Наш водитель Саша Мякишев, когда я однажды проделала этот нехитрый трюк с ним, едва меня не побил и потом долго занудно объяснял, что для любого русского мужика, имевшего счастье служить в родной армии, призыв роты к подъему – хуже, чем рев труб Апокалипсиса. Вроде Апокалипсис наш мужик вполне может проспать, а армейскую побудку – никогда. Помнится, разбуженный мной Саша, прежде чем понял, что над ним пошутили, успел, не открывая глаз, выпрямиться в своем водительском кресле и проворно намотать на одну ногу воображаемую портянку!

Вадик же даже ухом не повел! Только промурлыкал что-то капризно-укоризненное и втянул голову под свой шотландский плед.

– Живой! – обрадовалась я.

– Мертвый! – насмешливо возразила Людочка, которую Ирка притащила в кухню, чтобы самой не пропустить ничего интересного. – Смертельно пьян!

– Ничего, мы и сами похозяйничаем! – ответила я, подарив канареечной красавице недобрую улыбку.

Мимо Ирки, обхватившей Людочку, как ребенок – любимого плюшевого мишку, я вышла из кухонно-спальной комнаты и отправилась на поиски знаменитого фамильного сейфа Рябушкиных. Мне казалось разумным искать его в первую очередь в комнате покойной Ангелины Митрофановны. Вкус Вадиковой матушки в отношении интерьера помещений был мне немного знаком благодаря посещению рабочего кабинета банкирши, потому я не стала внимательно осматривать квадратную гостиную с мебелью из затейливо изогнутых металлических труб, комнату Вадика с переизбытком аудио– и видеоаппаратуры и похожую на монашескую келью комнатку с односпальной кроватью, в изголовье которой восседал анемичный байковый заяц с длинномерными конечностями акселерата и располагающей улыбкой дауна. Это явно была девичья светлица Людочки.

Сунувшись за очередную дверь, я влипла физиономией в складки бархатной портьеры и поняла, что к сейфу – это сюда. Мебель в комнате была темной, массивной, а кровать под пышным балдахином выглядела так, что я лично возлегла бы на нее только в одном случае – имея в перспективе вечный сон. Ни о каких любовных играх на этом ложе не могло быть и речи. Максимум, кого можно было принять в такой спальне – это нотариуса, прибывшего, чтобы заверить завещание!

Тем не менее я без промедления нырнула под сень балдахина, проползла к подушкам и потянулась к картине, висящей над изголовьем кровати.

– Это что за мадам Помпадур? – от двери спросила Ирка, которой не понравилась изображенная на портрете дама.

– Это сама Ангелина Митрофановна в лучшие годы жизни, портрет маслом, работа неизвестного, но наверняка высокооплачиваемого художника, – отозвалась я, проворно ощупывая резную золоченую раму картины. – Сей живописец знатный льстец, он преукрасил натуру лучше, чем пластический хирург! Ага, вот оно!

Крутой завиток под моими настойчивыми пальцами подался, и нажатием невидимой кнопки дверца, замаскированная под картину, открылась. За ней обнаружился темно-зеленый металлический сейф с кодовым замком, вмонтированный в стену.

– Не трогайте! – пискнула Людочка. – Я вызову милицию!

– Милицию мы и сами вызовем, если что, – пообещала я, одну за другой сосредоточенно выставляя в пяти окошечках желтенькие металлические буковки. – «О», теперь «р», потом «и», снова «о» и, наконец, «н»… Вуаля!

– Как?.. – Людочка дернулась и затихла. Вероятно, этому поспособствовало то, что взволнованная Ирка слишком сильно стиснула ее бока своими могучими лапами.

– Так! – сказала я. – Так, как я и думала!

– Ну что там? – вытянув шею над плечом поникшей Людочки, спросила Ирка. – Пусто?

– Пусто, – подтвердила я, сползая с высокого банкирского ложа. Мимоходом сдернула с поддерживающей балдахин колонны витой шнур с кистями. – Поверни ее!

Ирка жестко развернула безвольную Людочку, я спутала ей руки за спиной помпезным шнуром и распорядилась:

– Тащи ее в гостиную, в этом склепе мне неуютно.

– А теперь что? – спросила подружка, перебазировав пленницу в гостиную и без особой заботы уложив ее прямо на пол.

Впрочем, на паркете лежал превосходный мягкий ковер, так что Людочке должно было быть удобно. И пролежни ей не грозили: по моему плану, в самом скором времени Людочку ждала дорога.

– И не куда-нибудь, а в казенный дом! – сказала я вслух, подытоживая свои мысли.

– Что? – переспросила Ирка.

– Ирусик, операция вступает в решающую фазу, – сказала я ей.

– Это фаза «Пан или пропал»? – предположила подружка.

– Ты сегодня просто поражаешь меня своей догадливостью! – похвалила я. – Да, пан или пропал! О подробностях сейчас не буду говорить, наша канареечка уже просыпается… Выйдем-ка на пару слов.

Мы вышли из гостиной в прихожую, и там я, не теряя из виду ворочающуюся на ковре пленницу, шепотом проинструктировала подругу:

– Ирусик, лети ко мне домой. Няню отпусти, у нее как раз рабочий день заканчивается, и сиди с Масяней дома. Задерни шторы и включи в комнатах свет.

– Какой свет, сейчас только начало седьмого! – удивилась Ирка.

– Тихо! Я знаю, что говорю! Задернешь шторы, включишь свет и позвонишь Сереге. В сумерках он должен сидеть на лавочке на нашей бельевой площадке, только пусть не бросается ко мне с приветственной руганью, когда я приеду…