Дарья Донцова - Спят усталые игрушки

– Была девочка! – заорал Жора, теряя самообладание.

Милиционер схватился за телефон.

– Была! – вопил мужик, пытаясь вырвать у следователя трубку. – Доченька моя, родная, я за нее тридцать тысяч долларов отдал!

Откуда ни возьмись прибежали другие сотрудники, появился врач со шприцем… Лиля еле-еле вырвала мужа из лап ментов, намеревавшихся отправить его в психушку.

Георгий притих, промолчал до вечера, потом набросился на жену:

– Ты виновата, не захотела деньги сразу отдать, пожадничала, увезли теперь мою доченьку!

Лиля молча слушала горькие попреки. Жора стал похож на злобную, больную собаку, без конца огрызался и твердил:

– Ты, ты виновата, все из-за тебя.

Лиля понимала, что мужу психологически сейчас нужен кто-то, кого можно обвинить во всех несчастьях, но ей приходилось тяжело. Где-то в глубине души Лиля надеялась, что муженек оценит ее поведение, поймет, сколько сделала для него жена, очнется и извинится. Но нет! Жора словно с цепи сорвался.

– Небось рада, – бросил он однажды жене, – не хотела ведь дите воспитывать!

Очевидно, на Лилином лице что-то отразилось, так как Георгий добавил:

– Вижу, вижу…

Возразить оказалось трудно. Лиля и впрямь про себя ликовала; увидав ребенка воочию, она поняла, что любить байстрючку не сможет никогда.

Через неделю Лиля, вернувшись с работы, нашла Георгия в невероятном возбуждении. Мужик метался по квартире и твердил:

– Приходила, она приходила.

– Кто? – недоумевала Лиля.

Из путаных, сбивчивых объяснений получалось, что вроде здесь недавно побывала Людмила и пообещала отдать ребенка.

– В восемь принесет, велела одному приходить, без тебя.

Лиля попробовала спорить, но муж огрызнулся:

– Не мешайся.

Пришлось остаться дома. Перед самым уходом Георгий метнулся на кухню.

– Спички дай.

– Зачем тебе? – не поняла жена. – Ведь не куришь.

– Давай без разговоров, – велел муж, блестя полоумными глазами.

Лиля молча протянула коробок, подумав при этом: «Может, лучше развестись?» Жора торопливо зажег непонятно откуда взявшуюся свечку и стал обходить комнаты. В углах он останавливался и поднимал свечу. Ровное пламя начинало потрескивать, чернеть, исходя копотью.

– Правильно, – удовлетворенно отметил муж, – все верно, гляди, сколько отрицательной энергии, ведьма ты, все неприятности из-за тебя.

Чувствуя, как решение немедленно разойтись крепнет, Лиля сплюнула и ушла к себе в спальню. Сразу же хлопнула входная дверь. Лилечка вышла в гостиную, на столе валялась чадящая свечка, вся в черных натеках. Вздохнув, она приняла решение. С нее хватит, возиться с Людмилиным отпрыском она не станет, надо немедленно подыскивать размен, квартира отличная, желающие косяком набегут!

Наглотавшись тазепама, Лиля заснула. Очнулась только к полудню, мужа еще не было. Не пришел Георгий и к вечеру. Лиля решила, что проклятая ведьма решила снова сойтись с мужиком, но через неделю все же обратилась в милицию. В душе бушевали мстительные чувства. «Вот поищут, – думала жена, оформляя заявление, – не найдут, конечно. А я его через месяц из квартиры выпишу, пусть потом живет где хочет, потаскун проклятый».

Но неожиданно милиция обнаружила Рощина мертвым в трупохранилище. Тело лежало там как неопознанное почти семь суток. Уйдя из дома поздно вечером, Георгий выбросился из окна шестнадцатиэтажной башни в Круглом проезде. Что понесло его туда, Лиля не знала. Квартиру женщина продала, переехала жить в другое место и сейчас пытается забыть про страшное происшествие.

– Сколько же вам пришлось пережить! – абсолютно искренне воскликнула я. – Меня бы не хватило на такое.

– Жаль очень Жору, – вздохнула Лиля, – он ведь детдомовский, мечтал о большой семье, а я бесплодная.

– Детдомовский? – поразилась я.

– А что тут странного? – переспросила Лиля. – Родители у него погибли в авиакатастрофе, вот он и оказался в приюте. Кстати, никаких особых ужасов не рассказывал, наоборот, говорил, что и воспитатели, и директор были добрые, внимательные. Профессию получил.

– Где располагался детдом?

– Интернат на Сокольской, мы туда на юбилей их выпуска ездили вместе, – ответила Лиля.

Я попрощалась с Лилей и поторопилась домой. В голове крутились самые разные мысли. Людмила Шабанова, конечно, отменная дрянь. Жила одновременно с обоими мужиками и ухитрилась «продать» им своего ребенка. Но зачем? Напрашивается простой ответ: из-за денег. А куда делась девочка? Не проще ли было отдать ее кому-то из отцов, по крайней мере число людей, желавших придушить Людмилу, уменьшилось бы вдвое. Так нет, сначала надувает одного, потом другого, а затем исчезает, чтобы через короткое время снова как ни в чем не бывало начать работать в Москве? Настолько уверена в безнаказанности? Сдается, у нее имелись помощники. Во-первых, кто-то же положил ее в родильный дом, не оформляя документов, и, во-вторых, портье, так вовремя, перед самым взрывом, распахнувший окошко…

Но сегодня больше не могу ничем заниматься, поеду домой, а по дороге заверну в кондитерскую и куплю обожаемые Марусей корзиночки с кремом.

Однако девочка, к удивлению, не обрадовалась, увидав лакомство.

– Что-то не хочется, – пробормотала она, – может, потом.

Я насторожилась:

– Ты хорошо себя чувствуешь?

Маша – замечательный ребенок. Никаких капризов из-за еды мы никогда не знали. Девочка, не кривляясь, ест кашу, пьет молоко с пенкой и абсолютно спокойно укладывает за щеки шпинат. Не то что Аркадий, тот доводил нас с Наташкой до обмороков, заставляя сдирать с курицы кожу, процеживать по семь раз какао и вылавливать из супа весь лук. Впрочем, он и сейчас капризничает. Икру не ест, потому что «противно смотреть на нерожденные эмбрионы». От яиц шарахается: «Как подумаю, откуда они у курицы вываливаются, сразу тошнит». Вид закипающего молока вызывает у него судороги, а в мясе оказываются «страшные токсины».

Машенька же, на радость Катерине, обладает аппетитом молодого волчонка. Когда ей сравнялось три года, мы, тогда еще нищие преподавательницы, отдали ее в детский сад. Столики там стояли в форме буквы П. Так вот, Маню всегда усаживали в центре, остальных детишек по бокам. Няня ставила перед девочкой тарелку, ребенок мгновенно хватал ложку и начинал азартно хлебать суп.

– А теперь, дети, – возвещала воспитательница, – давайте все кушать так, как Машенька, ну-ка, кто ее опередит?

За два года выиграть соревнование с Маней не смог никто. Так что от пирожных она откажется только в случае болезни.

Я сунула ей под мышку градусник, отметив красные, лихорадочно блестевшие глаза. Тридцать восемь градусов, никак не меньше.

– Голова болит?