Дарья Донцова - Созвездие жадных псов

– Как ее звали?

– Анна Ивановна Коломийцева, извините, сразу не сказал, – улыбнулся Антон Петрович, – хотя почему мы говорим о ней в прошедшем времени.

– Она жива?!

– Поживее нас будет, – хмыкнул директор, – живехонька, здоровехонька и квартирует недалеко, давайте я ей позвоню, она с радостью вас примет!

Анна Ивановна встретила меня на пороге. Высокая, слегка сутуловатая фигура в красивом светло-голубом костюме, волосы аккуратно уложены валиком, а на ногах у бывшей директрисы были не тапки, а кожаные мокасины.

Комната, куда меня провели, сверкала чистотой. Нигде не пылинки, ковер идеально вычищен, занавески стоят от крахмала колом, а у книжных полок до блеска протерты стекла. Если учесть, что о моем визите она узнала полчаса назад, то было ясно, что Анна Ивановна невероятно аккуратна и небось терпеть не может домашних животных. Как правило, хозяйки, проводящие кучу времени с пылесосом и тряпкой, недолюбливают кошек и собак, от них же шерсть летит и портит идеальный вид квартиры.

Но тут, словно иллюстрация к моим мыслям, раздалось тихое мяуканье, и в комнату вступил огромный рыжий кот размером с хорошего пуделя. Шерсть котяры блестела и переливалась, пушистые «штаны» торчали в разные стороны, большая, круглая голова с треугольными ушами красиво покоилась на воротнике цвета червонного золота. Но самым шикарным был хвост, торчащий вверх трубой.

– Какой котище! – ахнула я.

Анна Ивановна вздохнула.

– Мой последний ученик, хотя я еще иногда репетирую кой-кого.

– Вы преподавали литературу?

– Нет, математику. Впрочем, что это я. Пойдемте, если вас не затруднит, на кухню и выпьем чай. Вы когда-нибудь пробовали пироги с черемухой?

– Разве из цветов можно печь пироги? – изумилась я.

Анна Ивановна рассмеялась:

– Вы – типичная москвичка. После цветов появляются ягоды, и вот они-то замечательная начинка, напоминают чернику, но не такие пресные. Черемуха – сибирское лакомство. Правда, сейчас чего только нет: киви, бананы, манго, но черемуху можно поесть только за Уральскими горами.

Выпечка и впрямь таяла во рту. Сдобное, но нежное тесто и слегка терпкие ягоды. Чай Анна Ивановна заварила не по-старушечьи. В чашке у меня плескалась жидкость темно-коричневого цвета. В этом доме пили одну заварку, не разбавляя ее кипятком.

Глотая четвертый, невероятно вкусный пирожок, я слушала плавный рассказ директора о школе. Оставалось только удивляться ее памяти. Многих выпускников она называла по именам.

– На пятидесятилетие школы собрались почти все, такой был вечер, концерт… Мы сделали специальные медали и раздавали бывшим ученикам. Представляете, Семен Потворов, вот уж кто далеко пошел, директор крупного машиностроительного завода, сказал, что эта медаль – самая дорогая его награда. Кстати, большинство наших бывших детей выучились. Нам есть чем гордиться. Лена Рокотова – прима театра оперетты в Екатеринбурге, Сеня Жиганов работает в МИДе, консул в одной из африканских стран, Аня Веселова – доктор наук.

– Вячеслав Славин стал академиком, – перебила я ее.

Директриса вздрогнула, но не сдалась:

– Что-то вы путаете, не было такого мальчика.

– Был, – спокойно возразила я, – был, только отчего-то под школьной фотографией написано Вячеслав Рожков.

– Ах, Славик, – протянула Анна Ивановна, – бедный ребенок.

– Почему?

– Очень талантливый мальчик, эрудированный… Но умер!

– Умер?!

– Да, – вздохнула Анна Ивановна, – поехал в Москву поступать в МГУ и случайно попал под поезд.

Секунду я обалдело молчала, потом пробормотала:

– Родители его кто были?

– Извините, не помню, дело давнее.

Мне показалось странным, что великолепная память подвела хозяйку именно в этот момент, поэтому я достала из сумочки несколько фотографий и положила их перед директрисой.

– Вячеслав не погиб. Он благополучно добрался до столицы, поступил в МГУ, стал доктором наук, профессором, академиком. И вы это отлично знали, потому что отправили к нему в свое время внучку Тоню, ту самую, которая покончила с собой. Честно говоря, меня интересует всего лишь несколько вопросов: каким образом Вячеслав Юрьевич Рожков превратился в Вячеслава Сергеевича Славина? А главное, зачем? И почему в личном листке при подаче документов в МГУ он написал, будто вы его родная мать?

Анна Ивановна побледнела:

– Вы не из «Учительской газеты».

– Да, я – частный детектив, меня наняла дочь Славина Ребекка, чтобы узнать, кто убил ее отца. Сразу признаюсь, мне кажется, корни преступления кроются здесь, в вашем городе.

Анна Ивановна тяжело вздохнула:

– Нет, вы не правы, та история не может иметь никакого отношения к убийству Славика.

– И все же!

Коломийцева принялась бессмысленно передвигать посуду, потому поинтересовалась:

– Вы какого года рождения?

– 1963.

– Вам будет трудно понять.

– Ничего, постараюсь.

Анна Ивановна еще поколебалась минуту, потом со вздохом решилась:

– Ладно, Славика все равно уже нет в живых, а его детям от правды вряд ли хуже будет, слушайте.

Отец Славы был блестящим генералом, хотя, может быть, я неверно называю воинское звание. Юрий Вячеславович Рожков работал в системе НКВД и, очевидно, обладал дьявольской прозорливостью, так как в 1951 году стал начальником городского управления в Мартынове, по тем временам просто богом.

– Как? – изумилась я. – Разве Слава не сирота?

– Давайте по порядку, – мягко укорила меня Коломийцева, – если я начну пересказывать не с начала, вы ничего не поймете.

Сталинская машина репрессий работала четко. Органы НКВД пачками сажали людей в лагеря, но через какое-то время чистке подвергались и сами сотрудники Комиссариата внутренних дел, также отправлялись по этапу. Мало кому из следователей удалось спокойно пережить те годы. Но Юрий Вячеславович Рожков оказался из удачливых, а может, расцвет его карьеры пришелся на пятидесятые годы, когда жернова репрессий слегка устали.

Репутация у Юрия Вячеславовича была безупречная, дело свое он вершил с особой жестокостью, с наслаждением избивая в кабинете людей. И ведь, превратившись в большого начальника, он мог доверить допросы помощникам. Но нет, он лично выбивал из подследственных показания, скорей всего, ему просто нравилось мучить тех, кто пытался сопротивляться безжалостной машине.

Его боялись до потери памяти. Когда черный автомобиль проезжал по улочкам Мартынова, старухи крестились, а прохожие на всякий случай заныривали в подъезды. Но еще больше люди боялись его супруги, Ольги Яковлевны. Вот уж кто не останавливался ни перед чем.

Во-первых, она сама работала в системе НКВД, правда, всего лишь стенографисткой, а во-вторых…