Дарья Донцова - Контрольный поцелуй

– Но как же так? – растерялась я. – А нога?

«Нищий» вздохнул, потом рассмеялся:

– Бывает же такая встреча! А деньги не отберете?

– Нет, твои, заработал. Даже еще дам, только объясни свой фокус с ногой.

– Да и объяснять нечего. Подвязываю ее к поясу. Надо только брюки пошире, и рубашку побольше.

– И не болит?

– Да, конечно, не слишком приятно, – согласился мальчишка. – Сначала еле-еле двигался, прям потел весь, а сейчас привык, только надо иногда ногу отвязывать и нормально минут десять ходить, а то вон, Сенька, дозарабатывался, что и правда ампутировали…

– Как же ты «инвалидом» стал?

Мальчишка прищурился.

– А купите мне пельменей, салат и чекушечку!

Через пять минут, получив требуемое, он рассказал нехитрую историю.

Лет ему совсем немного, и профессии никакой в руках нет. Мать день-деньской пьет горькую, а отца Павел не знает. Вернее, у мамки все время меняются кавалеры, и она, сердешная, уж и не помнит, от кого рожала. А наплодила беззаботная алкоголичка целую тучу никому не нужных детей, аж двенадцать штук. Четверо, правда, благополучно умерли, остальные здравствуют. Павлик – самый старший. Естественно, ни о какой школе речь не возникала. Мальчишка с самого раннего детства озабочен заработком. Во-первых, дорогая мамочка пускает его в дом только тогда, когда он приносит с собой бутылку и кусок колбасы, а во-вторых, среди в общем-то безразличных ему братьев и сестер есть восьмилетняя Танечка. Девочку Павел очень любит, кормит, одевает и балует. То «Сникерс» ей притащит, то жвачку. Павлуша строго следит, чтобы сестричка посещала школу. Потому что она должна доучиться до девятого класса и получить приличную профессию – парикмахера, например, или медицинской сестры. Очень хорошие специальности, денежные. При людях. Павлик не хочет, чтобы Танюшка превратилась, как старшие сестры, в проститутку и наркоманку.

Сначала мальчик мыл машины, потом бегал по проспектам в потоке автомобилей, протирая стекла, теперь вот нищенствует.

– И сколько зарабатываешь?

Павлик развел руками:

– А день на день не приходится. Иногда тысячу наберу, бывает и двухсот не наскребается.

– Ну в среднем?

– Где-то семьсот, восемьсот.

– Однако выгодный бизнес.

– Да мне только треть достается, – пояснил «калека».

– Почему? – удивилась я.

– Чего ж тут непонятного, – пояснил собеседник, – браткам надо часть отдавать, гаишникам, да еще иногда патрульные привязываются, вроде не их дело за порядком на дорогах следить, а туда же, сволочи, менты поганые…

Еще у него несколько раз отбирали всю выручку.

Однажды из шикарного джипа вылезли четверо и отняли пакет, в другой раз Павлик нечаянно залез на чужую территорию и опять поплатился заработком. Так что теперь он стал умный и, набрав рублей двести, прячет их в укромном месте…

– Погоди, погоди, – прервала я поток информации, – что значит «чужая территория»?

– Моя зона от бистро вон до того поворота, – пояснил нищий, – а дальше двое других стоят – Серенька и Мишка. На пару работают. С ними лучше не связываться, чеченские ветераны, убьют и не чихнут, полные отморозки. Еще ниже дед Степан орудует, тот хоть и старый, но тоже больно дерется…

– И что, вы никогда не конфликтуете?

– Не-а, – помотал головой Павел, – у каждого свой кусок. Петрович все время присматривает, ему скандалы на дорогах не нужны. Вон Петька начал права качать, мол, у кукольного театра больше подают, там мамаши жалостливые с детьми ходят, а у него возле «Красных Ворот» только приезжие, из них копейки не выжмешь! Ну и что?

– Что?

– Машина сбила, и все.

– А Петрович кто такой?

– Старшой.

– Как это? – оторопела я.

– Говорю же старшой, территории распределяет, деньги браткам дает, посторонних на дорогу не пускает. Думаете, так просто можно взять и начать по проспекту с протянутой рукой бегать? Ха! Тут бы не протолкаться было от желающих. А чем больше просят, тем меньше подают!

Он принялся энергично поедать пельмени. Я молча переваривала полученную информацию.

– Наверное, и в метро свой Петрович есть?

– Конечно, – не удивился собеседник, – точно не знаю, но думаю, как у нас.

– Как же в нищие попасть? – вслух подумала я.

Павлик засмеялся.

– Да встань на углу и руку вытяни, тут же кто-то из смотрящих подскочит!

Я глядела, как он ловко подлизывает капли сметаны с тарелки, и смутные мысли начали шевелиться в голове, пока еще неопределенные и неоформившиеся.

Павлик быстро доел оставшуюся еду и умчался на заработок. Мне захотелось пить и, купив бутылочку лимонада со странным названием «Медовуха», выпила ее, уже сев за руль. Честно говоря, новинка не понравилась – вкус странный и почему-то отдает дрожжами.

Бросив пластиковую емкость на соседнее сиденье и пользуясь тем, что пробка на дороге рассосалась, заторопилась к повороту на Тверскую.

Через пару минут в голове стало происходить что-то странное. Сначала сильно зашумело в ушах, потом отчего-то зазвенело. Гул Садового кольца отодвинулся, и окружающее как бы занавесилось белой стерильной марлей. Я потерла виски, может, давление упало? На всякий случай сунула в рот кусочек сахара, но испытанное средство не помогло. Так, надо парковаться. Но тут раздался голос: «Вольво» шестьсот двадцать пять КЕ, немедленно остановитесь!» Выполняя приказ, я нажала на тормоз, машина замерла.

– Чего посреди дороги раскорячилась, отъехай к краю, – велел патрульный.

– Сами велели немедленно встать, – попробовала я огрызнуться, с удивлением чувствуя, как тяжело ворочается во рту ставший почему-то каменным язык.

Постовой внимательно поглядел на меня, подергал носом и радостно, просто сияя от счастья, констатировал:

– Пьяная!

– Да вы что! – искренне возмутилась я, с трудом поднимая тяжелый, как бетонная плита, язык. – Да я вообще не пью, а уж за рулем в особенности.

– «Вообще не пью», – передразнил гаишник и ткнул пальцем с грязным ногтем в бутылку из-под «Медовухи»: – А это чего?

– Лимонад, – начала бормотать я, ощущая, как тяжелый дурман заволакивает голову.

Красномордая физиономия гаишника как-то странно начала кривиться во все стороны, глупый смех вырвался из моей груди.

– «Ситро», значит, – издевался милиционер. – «Буратино»…

– «Айрн-Брю», газировка для взрослых, – радостно подтвердила я, и свет для меня померк.

– Дарья, – послышался голос Александра Михайловича, – открой глазоньки, алкашка убогая.

Я тихонечко пошевелила веками и поморщилась. Свет резал как нож.

– Ну давай, давай, – одобрил приятель.

Я отважно раскрыла глаза и увидела лицо полковника, нависающее в двух сантиметрах от моего носа.

– Ну, – грозно заявил он, – рассказывай, как дошла до жизни такой?