Дарья Донцова - Контрольный поцелуй

– Молитесь, чтобы за это дело не взялась милиция, – сообщила я, – меня наняли родители Олечки, чтобы узнать, кто украл ребенка.

– Как украл? – остолбенел Савостин. – Да никогда я таким не занимался, что я, крыса? Сказали, от байстрючки избавиться хотят. Да девке у приемных родителей лучше даже будет. Дома отчим со свету сживет, а мать побоится мужику поперек слово сказать!

Похоже, в этой истории все только и думают о благоденствии детей!

К несказанной радости Сергея, я быстро удалилась. Он не пошел за мной, но занавески на окне заколыхались, когда «сестра» вышла во двор. Хорошо еще, что догадалась поставить «Вольво» в другом конце переулка. Чувствуя на себе чужой взгляд, заскочила в магазин и, схватив с вешалки первые попавшиеся вещи, влетела в примерочную кабинку. Через пять минут, одетая в черный брючный костюм, стерла бумажными носовыми платками грим с лица, стянула парик и, расплатившись, выскочила наружу. Как раз вовремя. По переулку в сторону магазина почти бежал Савостин. Значит, решил проследить за мной на всякий случай, увидел из окна, куда направилась.

Пока уголовник разыскивал в торговом зале «сестрицу», я преспокойненько села в «Вольво» и отбыла в Ложкино.

Домой попала как раз к чаю. Капа и девочки лакомились домашним кексом, в воздухе витал аромат свежей выпечки.

– Какой аппетитный! – восхитилась я. – Кто испек?

– Капа, – пробормотала с набитым ртом Зайка, – она здорово готовит! Знаешь, оказывается, макароны кладут в кипяток.

Я усмехнулась. Нет, все-таки Кеша любит Ольгу и готов ради нее на геройские поступки. Несколько дней назад Зайка решила сотворить макароны по-сицилийски. Соус из жареного лука и свежих помидор с зеленью ей и впрямь удался. Беда случилась со спагетти. Когда наша повариха, покипятив макароны примерно пятнадцать минут, вывалила их в дуршлаг, перед ее изумленным взором предстал единый монолит. Аппетитные белые трубочки, столь красиво выглядевшие в упаковке, в «умелых» руках Зайки превратились в какую-то странно однородную клейкую массу. Впрочем, так бывает всегда, когда лапшу бросают не в кипяток, а в холодную воду.

Удрученная Ольга попыталась расковырять содержимое дуршлага вилкой, но не тут-то было. Когда-то в давнюю давину в нашей институтской столовой подавали абсолютно несъедобное блюдо – запеканку из макарон. Больше всего приготовленные невесткой спагетти напоминали тот каменный и склизкий «лапшевник».

Бедная повариха, не понимая, каким образом получился столь диковинный результат, зарыдала. Прибежал Кеша. Убедившись, что жена не вылила себе на ноги кастрюлю с кипятком и не отрубила пальцы разделочным топориком, он принялся утешать беднягу. Но Ольга, без конца всхлипывая, твердила о собственной никчемности и невезучести. Исчерпав все мужские аргументы типа «я тебя люблю», «мне другая не нужна», «ты лучшая жена на свете», наш адвокат ухватил каменный скользкий пласт и принялся с аппетитом его кусать, приговаривая: «Но это же страшно вкусно!»

Зайка прекратила рыдать и посоветовала: «Добавь к макаронам соус». Кешка навалил на макароны сверху приправу и мужественно ел кушанье. При этом следует учесть, что он вообще ест мало и по большей части бутербродничает и кусочничает. Правда, очень скоро самоотверженного супруга чуть не стошнило, и он вынужден был призвать «службу спасения». Прибывшая в кухню Манюня тут же разобралась в ситуации и отобрала у Аркадия остатки. Повеселевшая Ольга уехала в институт. Но у Кешки и Маши конец дня пошел прахом. Примерно через пятнадцать минут у них начались желудочные колики, и потребовались ношпа, мезим, зантак и другие подручные средства. А вы попробуйте съесть на двоих огромную кастрюлю холодных спрессованных макарон – посмотрите, что будет!

Но сегодня на столе красовался изумительный кекс. Я откусила и пришла в восторг:

– Капа, ты чудесно готовишь!

– Чем же еще заниматься в провинциальной Америке, как не совершенствоваться в кулинарии, – вздохнула Капитолина.

И тут зазвонил телефон.

– Дашка, – заорал Андрей Артамонов, – знаешь, какие у нас новости? Лидуха в себя пришла.

Вот это да! Сейчас же поеду в больницу! Маня с Капой вопросительно уставились на меня.

– Лида Артамонова очнулась, – пояснила я, запихивая в рот огромный кусок ароматной выпечки, – сейчас же бегу к ней!

По коридору к палате реанимации я неслась во весь опор, чуть не потеряв шуршащие бахилы. Все тот же молодой и очень серьезный доктор радостно мне улыбнулся:

– Артамоновой значительно лучше.

– Можно с ней поговорить?

Доктор вздохнул.

– Вот побеседовать пока не удастся, речи нет, и двигательные функции еще не восстановились. Все-таки нарушение мозгового кровообращения… Вы же видели, какая у нее скальпированная рана…

Я покачала головой. Нет, слава богу, не видела.

– Значит, и написать она тоже ничего не сможет?

– Нет.

– Позвольте, хоть погляжу.

Меня пропустили в палату. По сравнению с прошлым разом аппаратов поубавилось. Исчезла чавкающая банка и уменьшилось количество капельниц. Лицо Лидушки приобрело слегка розоватый оттенок, восковая желтизна исчезла, но нос странно торчит между ввалившимися щеками, и веки опущены.

– Лидуля, – позвала я, – Лидушка…

Подруга медленно открыла глаза. В них ничего не дрогнуло, но я каким-то чутьем поняла, что Лидуська меня видит.

– Как ты себя чувствуешь? – глуповато спросила я.

Лидуля продолжала глядеть на меня. Господи, как же с ней договориться?

– Если хочешь сказать «да» – моргни один раз, если «нет» – два. Поняла?

Подруга медленно закрыла веки, потом снова подняла их. Я возликовала, контакт найден.

Сначала рассказала Лиде, что Полина временно живет у меня. Лицо больной стало странно морщиться. Словно она пыталась что-то сказать, губы вздрагивали, на виске заколотилась жилка. Как же ей помочь, как понять, что она хочет?

И тут меня озарило воспоминание. Метод Жана-Доминика Бови, мужественного француза, скончавшегося в марте 1997 года. Как жаль, что о подвиге этого человека мало кто знает. Жан владел концерном «Эль», выпускавшим глянцевые издания для дам, пользующиеся невероятной популярностью. Этакая смесь из советов психолога, косметолога и парикмахера, сдобренная кулинарными рецептами, кроссвордами и конкурсами.

Сам Жан-Доминик – отец двух детей, бывший гонщик-любитель, знаток хороших вин, полный, темноволосый, красивый плейбой, всеобщий любимец. Казалось, с его лица никогда не сходит приветливая улыбка. Он всегда находился в центре событий, в водовороте людей, ухитряясь одновременно пить кофе, обсуждать макет обложки, говорить по телефону и назначать вам свидание.

В возрасте сорока восьми лет у него случился инсульт, внезапно, прямо на одной из шумных парижских магистралей.