Дарья Донцова - Кекс в большом городе

– Ага, – кивнул Олег, – нашли какие-то изменения в глазной роговице – и, ау, прощайте!

– Глупости! Увольнять замечательного специалиста из-за такой ерунды! А потом еще удивляются, что в милиции нет профессионалов. Вот же он, знающий, опытный, не взяточник. Хотя, может, он сам попросился?

– Нет, наоборот, умолял его оставить, только никто Ножкина слушать не стал.

– Бред!

– Согласен, но правила не я писал, – развел руками Олег, – вот я и подумал, а что, если и со мной так обойдутся? Куда деваться? В охрану идти? Нет уж, пусть лучше Вилка рейтинг набирает, будем жить за городом, построим дом. Томочка давно мечтает о саде… ближайшее Подмосковье… Знаешь… нет, не буду!

– Говори, – велела я.

Олег слегка покраснел.

– Я могу заняться разведением собак, создать питомник. Соблазнил бы Вадима, он кинолог от бога, ну и… и… В общем, пиши, Вилка, похоже, наша счастливая, обеспеченная старость зависит от тебя. Федор говорит, книги сейчас стали очень хорошо продаваться, а после сериала Виолова и вовсе влет пойдет. Кстати, я прочел твой новый детектив, знаешь, ничего. Конечно, мало похоже на истину, но кому она нужна, правда? В общем, решено. Буду тебе помогать.

– Дорогой, – забормотала я, – э… э…

– Конечно, я крайне обрадуюсь, если ты перестанешь вляпываться в истории, но о нашей дальнейшей жизни поговорим потом, а сейчас могу рассказать об Епифании. Вполне вероятно, что ты напишешь книгу. Только, похоже, детектив получится мрачный.

Я опешила, потом потрясла головой. Ай да Федор! Интересно, что он наплел Куприну, какие аргументы нашел, если Олег принял решение поддержать меня на сложном пути писательства?

Словно не замечая моего откровенного изумления, Олег завел рассказ.

Епифания не помнила, каким образом попала в монастырь. Ясное дело, что родиться в обители девочка не могла, монахини не имеют дела с мужчинами, а непорочное зачатие вещь эксклюзивная, до сих пор произошедшая лишь с одной дамой.

Все воспоминания детства Епифании были связаны с обителью. Будущая настоятельница родилась в 1930 году, а себя она помнила лет с пяти. Руководила тогда обителью мать Макария, сумрачная женщина, казавшаяся ребенку старухой.

Годы советской власти были не самыми легкими для монастыря, но обитель, где имелась чудотворная икона, избежала уничтожения. Спасло монахинь лишь появление в начале двадцатых годов Достойного, воскресшего из гроба школьного учителя. Случилось чудо во время отпевания, при большом скоплении народа. Ивана Никифорова, так звали современного Лазаря, пришло проводить несметное количество людей: ученики, коллеги по работе, родственники. Посещение церкви советскими властями не одобрялось, за участие в службе могло сильно нагореть от партийных органов, только буркинцев в те годы еще не успели по-настоящему испугать, они не знали пока репрессий тридцатых и были набожны. Сказывалась близость монастыря, который находился тут испокон веков. Никифоров своей любви к Богу не скрывал никогда, он был чистейшей души, светлый человек. Заболев, Иван не раз говорил о том, что желает быть отпетым в обители, ходил к матушке Макарии, держал посты, не пил, не курил, не прелюбодействовал, почитал родителей, в общем, старался жить по заповедям.

Кончина Никифорова не была мгновенной, почти полгода он угасал на глазах у буркинцев, Иван сам понимал, что дни его сочтены, но вел себя очень достойно, частенько говорил своим ученикам:

– На все божья воля.

Представьте теперь священный ужас толпы, когда во время поминальной службы человек, о смерти которого имелось медицинское заключение, вдруг сел в гробу и громко сказал:

– Люди, я видел Царствие Божие.

Сначала присутствующие впали в шоковое состояние, потом, мигом вспомнив о чудотворной иконе и поняв, что присутствуют при воскрешении Достойного, пали ниц.

Епифания, естественно, чуда не видела, оно случилось до ее рождения, но девочка очень хорошо знала: Господь явил милость в нужный момент, благодаря ему обитель была не тронута новыми, безжалостными к церкви властями и не разгромлена революционно настроенными нехристями. Даже пролетариев, присланных в Буркино из Москвы, дабы руководить лапотными крестьянами, вести их за собой в светлое коммунистическое завтра, охватил священный трепет. Восемь церквей в Буркине и прилегающих деревеньках были разгромлены и сожжены, а обитель устояла, никто не посмел даже пальцем тронуть ворота.

Жизнь Епифании со стороны могла показаться заунывно скучной, но девочка была счастлива. О себе она знала лишь одно: ее трехдневным ребенком подбросили на крылечко монастыря. В корзинке, кроме младенца, лежала еще бумажка с датой рождения, более никаких сведений.

Мать Макария велела пригреть брошенку, и Епифанию стали воспитывать в обители. Вскоре в монастырь привезли еще одну сиротку, Устю, и девочки крепко подружились.

Настоятельница была ласкова и ровна с обоими детьми, но скоро Епифания поняла: она более по сердцу матушке, чем Устя. Проявлялось это в мелочах, Макария охотно гладила Епифанию по голове, а еще девочку ругали и наказывали чаще, чем Устю. Епифания же твердо знала: Макария бьет лишь того, кого любит. Девочка обожала настоятельницу, мысль о том, что за стенами монастыря идет иная жизнь, никогда не приходила ей в голову. В обители имелись гигантская библиотека, золотошвейная и иконописная мастерские. А еще тут жила мать Одигитрия, уникальная травница и врач, к которой народ стекался из многих городов.

В конце пятидесятых годов мать Макария сдала, она сильно похудела и обезножела. Епифания с горечью понимала: скоро матушка уйдет с земли, и как жить без нее?

Восемнадцатого июля, число Епифания запомнила на всю жизнь, Макария около полуночи зазвала воспитанницу в свою опочивальню и велела:

– Садись да слушай. В субботу я умру!

Епифания перекрестилась и воскликнула:

– О нет! Пожалуйста!

– Сказано, молчи, – вздохнула настоятельница, – беседа долгая, сил у меня мало, рак всю съел, спасибо, мать Одигитрия отваром поит, а то бы криком изошла. Хорошо, приготовься к испытанию. Ты – моя дочь.

Удивление девушки было настолько велико, что она забыла осенить себя крестным знамением.

– Родная, – продолжала Макария, – так в Буркинской обители заведено, принадлежим мы к древу Столпских, древняя фамилия, всех нас истребить хотели, и тогда, в тысяча пятьсот двенадцатом году, Марфа Столпская основала обитель. И с тех пор настоятельницами тут становились только женщины нашего рода. Ты ведь знаешь, как детей зачинают?

Епифания кивнула.

– Мать Одигитрия объясняла.

– Хорошо, придется тебе через это же испытание пройти, чтобы монастырь без присмотра не остался.