Дарья Донцова - Домик тетушки лжи

– Мусечка, тебя! – завопила Машка и швырнула мне трубку.

Я ухитрилась ее поймать и, забыв выйти из роли влюбленной кретинки, жеманно ответила:

– Аллоу.

– Дарья? – раздался резкий женский голос. – Дарья Васильева?

– Да.

– Вы пользуетесь сейчас машиной «Рено», принадлежащей Карине Сыромятниковой?

– Да. А в чем дело?

– Мне необходимо побеседовать с вами. Срочно, прямо сейчас.

Я глянула на часы: четверть одиннадцатого.

– Уже поздно.

– В самый раз. Впрочем, знаете ресторан «Русская сказка?»

– Конечно, он рядом с Ложкином, буквально в одном километре.

– Буду там через полчаса, хорошо?

– Да кто вы?

– Софья Кристалинская, – ответила дама, – жду через тридцать минут.

Я отключилась и осторожно посмотрела на Дегтярева. Полковник мирно спал, Хуч сопел у него на коленях. Маня с Зайкой играли в нарды, а Кеша с Борисом бурно обсуждали что-то, разглядывая глобус на подставке, который Аркашка недавно притащил в гостиную. Так, все заняты, можно попробовать удрать незамеченной. Но стоило мне подняться, как Александр Михайлович приоткрыл один глаз.

– Ты куда?

– Спи, милый, пойду к себе, устала очень.

Полковник смежил веки. Я поднялась в спальню, заперла изнутри дверь, вытащила из шкафа удобные кроссовки, куртку и распахнула балкон. Пусть все думают, что я мирно почиваю в кровати. Моя коротенькая шубейка и зимние сапожки тоскуют в холле, никто и не подумает, что матери нет дома. Я же уйду таким способом, каким всегда покидала здание, когда желала исчезнуть незаметно, – по садовой лестнице, которая стоит у моего балкона.

Ресторан «Русская сказка» был полон народа. Уже войдя в битком набитый зал, я запоздало подумала: «А как я узнаю мадам Кристалинскую?»

– У вас заказан столик? – услужливо поинтересовался метрдотель.

– Нет.

– Извините, но у нас только по предварительной записи.

– Вы не знаете Софью Кристалинскую? Она назначила мне тут свидание.

Обер улыбнулся:

– Вас зовут Дарья?

– Да.

– Прошу за мной.

Ловко лавируя между столиками и людьми, он довел меня до маленькой дверки и толкнул ее:

– Прошу.

Я шагнула в крошечную комнатушку, так называемый кабинет, где стоял столик на двоих. На стуле сидела роскошная, яркая женщина. Всего в ней было чересчур. Слишком черные волосы, кроваво-красные губы, неестественно румяные щеки и огромные карие глаза, чем-то похожие на коровьи. Рукой, на которой блестели и переливались кольца, она сделала небрежный жест, и старший официант с поклоном испарился.

– Садитесь, – велела мне Соня.

Я посмотрела на нее и наморщила нос. Со мной нельзя разговаривать подобным тоном, пусть раздает указания прислуге. Очевидно, Кристалинская поняла, что совершила бестактность, потому что через секунду добавила совсем другим тоном:

– Даша, я очень рада вас видеть, присаживайтесь, хотите коньяку?

– Спасибо, я за рулем.

– Ну двадцать граммов можно.

– Вы вытащили меня из кровати, чтобы напоить? – усмехнулась я.

Соня хмыкнула:

– Ладно, тогда сразу перейдем к делу. Скажите, зачем вы сегодня расспрашивали моего несчастного сына Геннадия? Почему представились частным детективом? Только не надо сейчас врать! Я знаю о вас почти все. Вы живете в Ложкине, имеете сына Аркадия, дочь Машу, невестку Ольгу и двух внуков. У вас отличное финансовое положение, и работать сыщиком вам нет никакой необходимости… Продолжить?

– Не надо, – ответила я, – на самом деле я беседовала с мужчиной по имени Геннадий, только, насколько понимаю, он не ваш сын. Кстати, меня волнует тайна гибели вашей дочери, Полины! Я долгие годы считала, что ее родила моя подруга Нина Железнова, но…

– Смотрите, – неожиданно прервала меня Соня и выложила на стол книгу в красивом кожаном пере-плете.

– Что это?

– Фотоальбом.

Я открыла обложку. Веселая молодая женщина держит на руках завернутого в одеяло младенца. Соня пополнела с тех пор и сделала другую прическу, но лицо узнаваемо. Рядом с букетами цветов стоят парень и девушка.

– Это мы забираем Гену из роддома, – пояснила Соня.

Я переворачивала странички, мелькали фото. Голенький, крохотный мальчик «подрастал». Пошли групповые снимки, сделанные в детском саду, потом в школе, завершало экспозицию свадебное фото.

– Он, наверное, сообщил вам, что мы взяли его из детского дома в возрасте четырех лет, – вздохнула Соня.

– Но как же, – забормотала я, – ничего не понимаю!

– Мой сын тяжело болен, – ответила Кристалинская, – он психически нездоровый человек, а Полина Железнова, уж простите, пожалуйста, хоть и является дочерью вашей подруги, на самом деле хитрая дрянь, решившая воспользоваться ситуацией.

Я оторопело хлопала глазами.

– Но…

– Ладно, – стукнула ладонью по столу Соня, – слушайте.

Геннадий родился вполне здоровым мальчишкой, веселым и крепким. Лет до двенадцати он развивался совершенно нормально, но классе в седьмом вдруг стал угрюмым, малоразговорчивым, начал таскать двойки. На все вопросы родителей он сначала огрызался, а потом и вовсе замолчал. Затем лег в кровать и проспал почти неделю, просыпаясь один раз в сутки. Перепуганные отец и мать вызвали врача. Терапевт развел руками и посоветовал обратиться к психиатру.

Месяца два Гену, засыпавшего на ходу, таскали по клиникам. Диагноз заставлял содрогнуться: заболевание психики. Шизофрению не ставили, но психопатическое состояние подтверждали. Соня бросила работу и кинулась спасать сына. К делу подключили лучшие силы. Мать боролась за ребенка до конца. Нашла знакомых за границей и, наплевав на то, что коммунистическая власть косо поглядывала на тех, кто общался с иностранцами, начала покупать за рубежом безумно дорогие лекарства.

Пришлось продать «Волгу», дачу, поменять трехкомнатную квартиру на меньшую… Видя подобное старание, господь сжалился над Соней. В четырнадцать лет Гена вновь стал обычным подростком, может быть, только чересчур тихим. Сонечка молилась каждый день, боясь, что болячка вернется. Но Геннадий рос, становился юношей… Сорвался опять он в двадцать лет. Причем вбил себе в голову странную, дикую фантазию: он неродной сын Кристалинских, а приемыш без роду и племени. Более идиотского вымысла нельзя себе и представить, если учесть, что тьма Сониных подруг могла рассказать о том, как встречала Кристалинскую у роддома. Но на то она и болезнь, что не поддается никакой логике. Гена мучился безумно, он обожал отца с матерью и страдал, думая о том, что рожден неизвестной женщиной. Обострение болячки наступало у него в мае, как по часам, тянулись летние месяцы, а осенью к Геннадию вновь возвращался разум. Однажды один опытный психиатр подсказал матери, что приступ можно облегчить или даже совсем купировать, если разрешить парню иметь половую связь. У душевнобольных людей часто повышенная потенция, а регулярная жизнь с женщиной может сотворить чудеса.